Он ехал и не узнавал дороги, часто спрашивал, правильно ли катит: вместо полузаброшенного узкого зимника, стискиваемого с обеих сторон тайгой, стлалась широкая бетонированная дорога и еще, видимо, одну ладят сделать. «Просека-то вон какая широченная разрублена», — думал Спирин и удивлялся: можно ли было предположить, что в этих богом забытых местах проляжет такая автострада, дивился и тому, сколько машин движется по дороге, каких марок только нет. Больше все иностранные, и это одновременно удивило и обидело Спирина: что, разве наши машины хуже? Или все еще не научились делать? Вся эта лавина двигалась, гудела, будила ночь, наполняла грохотом, шумом.
«С нефтяных промыслов катят. Опять до отца достает цивилизация. Не знаю, как старик воспримет все это. Дальше ехать уж некуда: с севера газодобытчики надвигаются. Приеду — увижу».
И радостно, и печально сделалось Спирину. Радостно оттого, что дело приняло такой размах, он понимал, как много это все значит, а печалился от того, что как бы не задавила эта вся мощь то, что здесь, да и не только здесь, на всей земле ценится исстари, то первозданное, без которого и жить-то человеку нельзя, да и самой жизни-то настоящей, здоровой не бывает. И эти два чувства смешивались в нем, будили тревогу, заставляли напряженно работать мозг. Как станет работать он? Какова атмосфера будет на его стройке? Ведь построят несколько большущих водохранилищ, что за вода будет там? Сохранится ли там все живое? Как он по-хозяйски подойдет ко всему? Будет бороться или сдастся? Все это сейчас волновало его, заставляло думать и думать. Он даже съехал на обочину дороги, навалился на баранку, смотрел на автомобильный караван, и в его глазах вспыхивали то радость, то тревога, а порой и печаль.
II
Поселочек еще не показался, но Спирин угадал его: в кедровом распадке около ручья сгустился туман, наносило запахом дыма, вскоре и собаки залаяли.
Деревушка притулилась на склоне около речушки, отгораживаемая долгие годы от мира тайгой да болотами, а вот теперь рядом гудела, шумела, громыхала трасса, уходя дальше на север, и настораживала и пугала жителей деревушки, привыкших к тишине, уединению и непуганой дичи.
«Может, отца и дома-то нету, хотя конец сезона, да и телеграмму, наверное, получил, — двоились мысли Спирина. — Теперь доставить ее нетрудно, вон дорога какая».
У первой попавшейся бабы, шедшей к проруби за водой он спросил, знает ли отца и где его дом.
— Кто же Сидора Трофимовича не знат? Эвон его изба. Огонек где мигат.
У Спирина потеплело на душе. Он чуть не бегом кинулся к машине и помчался к избе.
«Дома, слава богу. Вот увижу — и легче станет», — единственная мысль вертелась сейчас в голове Ивана. Ему так стало хорошо, так увлекся радостью: родной человек всегда тут рядом будет, — он, не выключив мотора, шагнул в ограду.
На лай разъяренных собак, не дающих Ивану ходу, выглянул из двери отец, крикнул:
— Но-о, шельмы, пошли на место! Кто там?
— Отец! — задыхаясь крикнул Иван.
Сидор Трофимович, без шапки, в одной рубахе навыпуск, которая пузырилась на сутулой спине и была поэтому сзади коротка, в одних собачьих носках, выскочил в ограду, одним взмахом ноги смел собак, которые сразу почувствовали властный порыв хозяина, бросился к сыну, схватил в беремя.
— Иван, какими судьбами? Иван! Даже не верится. Пойдем скорее в избу.
— Простудишься, отец.
— Больше, чем простужен, не простыну, уже некуда.
Они так в обнимку и ввалились в избу.
Изба небольшая на две половины, три окошка на дорогу, не то, что в Обске — пятистенный домина о семи окошек на улицу, — заметил мимоходом Иван. На полу медвежья шкура, как и в том дому, по стенам развешаны беличьи, соболиные шкурки, в углу свалено штук до пятка старых ружей, карабин, табуретки и стол самодельные, не повез из того дома ничего отец — все это не проскользнуло мимо глаза Ивана.
А отец уже копошился в куте, разжигая печь, потом тащил на стол осетрину, спирт.
— В прошлом годе в рыболовецкой бригаде лето робил, осталось вот на закуску. Садись давай. На сколь приехал? Погостишь?
— Телеграмму разве не получал, отец?
— К нам телеграммы через неделю приносят, хоть и из Обска дорога теперь рядом. Принесут, раз посылал.
— Электростанцию строить, отец, приехал. Нефтедобытчикам энергии не хватает. Да и газ бесполезно горит в факелах по всей Сибири. На газовом топливе и будет она работать.
Отец задумался, руки его безвольно опустились, уставился взглядом в бутылку со спиртом.
Он знал, что нефтедобытчикам не хватает энергии, недавно заходил на буровую, стоящую неподалеку, интересовался: долго ли и много ли еще сверлить землю станут? Мастер сказал ему: сворачиваться станем, не тянут двигатели. И радостно было слышать это старику: слава богу, опять тишина и покой наступят. Отвалит народ. Пакостить не станут, капканы смотреть, зверя распугивать.
И вот сейчас его родной сын приехал выручать нефтедобытчиков.
Были и другие опасения старика, более важные, их он выскажет Ивану, не смолчит. Но это после, не сию же минуту, не этим надо сына встречать. Сидор махнул рукой.