Нежданно-негаданно

Утро выстоялось ясное, морозное, воздух ледянистый, сухой, кухтой покрылись ветки деревьев. Комиссия не могла ответить Спирину, выдержит ли лед. Кто знает, говорили, может, и выдержит, может, и нет.

Но Спирина уже ничего не могло остановить: ждать мост — значит, завалить все сроки на строительстве, свести насмарку половинный запас времени, который они имели, а главное, считал он, ему припомнят его эксперимент с жильем. Нет! Он решил твердо: или Спирин ведет как надо стройку, или нет его. Середины тоже нет.

…Тягачи на траллерах затянули многотонную громадину турбогенератора на лед, Спирин пошел рядом.

Опять он увидел бледное лицо Урусова, который боялся — Спирин знал, — но шагнул с берега. И когда раздался глухой, утробный с каким-то глубоким придыхом стон, не треск, а стон льда — Урусов попятился.

«Все, — подумал Спирин, — останется не спетой песня. Все кончено».

Но он не шагнул обратно, не скомандовал и трактористам — вперед!

Не призывал, а молча пошел впереди головного тягача, ссутулившись.

Что сейчас ораторствовать! Он знал, что делал. Знал, что рисковал. Он не хотел проигрывать. Черт знает, когда построят этот мост, — это не от него зависит. Там все кричат о злобинском методе, сетевом планировании. Давным-давно это применять надо было, а не теперь разглагольствовать. Но он знал, что ничего у этих дорожников-мостовиков не получается: нет согласованности ведомств. У поставщиков то того нет, то другого. Подводят, и дело двигается худо. А он, Спирин, сделал по-другому. Люди создают разные формы и методы, и все зависит — какие это люди, руководящие определенным делом. Стоит умный, энергичный, мыслящий человек у руля, умеющий сделать, чтобы все вовремя крутилось, — крутится, а стоит равнодушный или к примеру дряхлый неспособный старик, не желающий идти на пенсию, а место занимает, пригрело, — как часто бывает, — стопорится дело.

Не-ет, у него все не так, как у этих мостовиков. И люди за ним в огонь и воду пойдут — он и это сумел сделать. Спирин впервые оглянулся: вот едут трактористы за ним, может, в полынью едут, хотя дверцы распахнуты, готовые в любой момент выскочить, кому погибать охота, — а все-таки едут, везут генератор. И почему-то он пожалел тогда только об одном: случись грешным делом что, а он не сделал продолжение рода Спириных — это не годится. Ему уже за сорок — и нет прощения. Тогда он дал себе обет: «Повезет, одолею, после стройки уеду к Вере. Пора. Осяду».

Эх, если бы все зависело здесь от него, — он бы выстоял, он бы гнулся, но не сломался. Что угодно бы вынес, но завершил дело — так уж он Спирин устроен. И у него почему-то ясно встало перед глазами, когда он еще учился в институте, приезжал в зимние каникулы домой, пошел на охоту и приплутал малость: потерял компас. Он брел среди темных замшелых елей по руслу таежной речушки (по льду, покрытому небольшим слоем снега, было легче идти), думал здесь сэкономить силы, но оказалась на пути занесенная полынья, и он провалился по плечи, успел схватиться за торчащую с берега корягу. Он тогда еле вылез из проруби и когда добрался до берега, стал как ледяная сосулька, но Спирин знал, что надо выжить: он рубил всю ночь сушины и жег их. Даже и в больнице не пришлось побывать. Там зависело все от него, а здесь — нет.

И черт-те знает, что еще крутилось в голове Спирина, лезли всякие гнусные мелочи и разная несуразица. Но запомнилось только, когда барахтался в воде — там уж ничего не помнил, только видел, как соскальзывали руки с кромки льда, а он пытается удержаться пальцами, и кто, как специально, тянет его за ноги вниз, в глубину, и перекошенное испугом лицо Урусова, и палка, как пика, вонзившаяся в него.

Они проехали уже средину, и головной трактор «поезда», как неуклюжий жук, вылезал на противоположный берег, струной натягивая канаты, за ним, надсадно урча, лез второй. «Все! — произнес тогда Спирин. — Вытянут. Добавим силенок — со дна морского вытянут». И надо же было оказаться никчемному, непутевому концу: когда оставалось десяток метров до берега, колеса последнего трактора уже вот-вот должны коснуться были берега, было уже ясно, что дело решено, Спирин провожал хвост — лед проломился. Как оказался тут Урусов, он не знал, и ни у кого не спрашивал, ясно одно: Урусов его спас, рискуя сам провалиться.

И он после понял, что не знал Урусова, может, и никогда не узнает, какой-то он загадочный, таинственный. Дело знает отлично, по работе не прискребешься…

Ну а потом Спирин и не помнит, кто его не обнимал, не поздравлял. Людей было на берегу, как маслят в лесу по теплому утру после вечернего дождичка.

…Назавтра к нему заявился отец.

— Слава богу, Иван, живой: А мне сказали преставление веку было: огромные чугунные громадины через Обь перевозили, провалился под лед и утоп самый главный начальник. Вот ведь народ. Ну, слава богу, — крестился старик. — Жив.