Нежданно-негаданно

— Старожилы говорят, а нам учиться у них только…

— Дожмем! — раздалось вокруг, все зашевелились, загудели.

Скважину они закончили вовремя.

Лузин видел: часто монтажники задерживают буровиков: много времени уходит на перетаскивание буровых в этих заболоченных местах, и он не мог примириться с этим, считал: можно найти выход.

И Лузину как-то навернулась мысль: можно же бурить наклонную скважину, увеличится радиус бурения, да еще если не одну наклонную, несколько — получится куст. Вот и разбуривать месторождение кустами. Ведь еще когда работал на Волге, — бурили уже наклонные и кусты. Прошло больше десятка лет.

Мысль так окрылила его, что он не мог усидеть дома, пришел к Градову.

— Понимаешь, Еремей Николаевич, какой это будет выигрыш?! Бурить одну вертикальную — примитивщина. Ну, сначала, как приехали, о наклонных не могло быть и мысли и речи. А теперь? Не должны же мы топтаться на месте. Стану писать в главк, министерство.

— Не новинка. Но в здешних местах пока не получится, — поморщился Градов. — Сам видишь, что для одной вертикальной скважины не всего в достатке.

Но Лузин ясно понимал: только кустовым бурением можно придать делу настоящий размах.

Лузину было понятно, почему не разделяет его мысли Градов: контора выполнила план, дело наладилось, Градова устраивала такая обстановка.

Если же заинтересуются идеей в главке, министерстве, увидят в этом реальность — начнутся эксперименты, — а вдруг неудача? — вот что пугало Градова, — теперь пусть медленно, но верно каждая скважина дает нефть, нефти много. Увеличится число бригад, они станут расти уверенно, без срывов, — это Градов осознал ясно. Он действительно думал обо всем этом так, как чувствовал его Лузин. В последние годы Лузин часто безошибочно угадывал мысли Градова, изучил его.

Но теперь Лузин был с Градовым не согласен: не мог он работать по-прежнему, если видел, что сделать можно во много раз больше. Он умеет бурить кустами, на Волге это уже и новшеством не считается.

Надо только соорудить хороший настил, насыпную площадку на этой хляби — и ничего страшного нет, можно бурить наклонные скважины.

Лузин писал о своих соображениях в главк, министерство.

— Не шуми ты, Владислав. Никто на это теперь не пойдет, рановато. Остынь, не горячись, — уговаривал Градов.

Градову не нравился теперь Лузин, казался суматошным каким-то. Лучше бы уж он был таким уравновешенным, как раньше, — часто думалось Градову. Не мог он понять: то ли травма на Лузина подействовала — и из спокойного он превратился в горячего, вспыльчивого, резкого, или такое и раньше в нем было. Да и сам он как-то жестче, грубее стал — тоже не поймет от чего: или к цели сильней рвется, или годы свое берут, и уж коли в себе разобраться не может, то чего судить о Лузине. А может, Лузин таил эти черты, а теперь силу почувствовал и выдал всего себя без утайки, а может, и он, Градов, так же. Да-а, дела-а, — вздохнул Градов, и сам удивился всему этому.

«Накличет Лузин шумиху: затеют эксперименты, а тут топи бездонные — и полетит план», Но Градов понимал и другое: не отговорить Лузина, уж больно загорелся. Градов хотел было построже обойтись, но остерегался: хоть и суматошный Лузин, — а впереди всех! И эта неопределенность допекала Градова, и он не знал, что с ней поделать.

Лузин же был окрылен: ему пришел ответ, что на базе его бригады будет проводиться эксперимент наклонного и кустового бурения.

Владислав не обращал внимания на начавшего дуться Градова, которому тоже пришла такая бумага. Лузин давно почувствовал трещину в их отношениях, которая образовалась совсем не на производственной почве, а теперь, ему казалось, вклинивалась в производство — и трещина эта расширялась и расширялась: еще когда он вернулся из деревни и, еле сдерживая слезы, сообщил Градову о смерти матери, и клял связь, телеграф, почту, — Градов промолвил: жаль, конечно, старушку, но не убивать же себя. Я отца тоже не хоронил: работы невпроворот было в Башкирии. Но в нашей семье другое: есть кому хоронить, сестер, братьев полдюжины. Нехорошо вышло, конечно, у меня тогда, но ничего не поделаешь.

Разное, видно, у них отношение к человеку, да что человеку, — человечеству! — замелькало в горячке у Лузина.

С той поры появилась к Градову не неприязнь, а даже какая-то внутренняя отчужденность.

И вот теперь ради собственного престижа, как казалось Лузину, трепещет Градов: срыв, видите ли, может получиться, план вдруг завалят. А о будущем бурения в этих местах, от которого зависит, сколько нефти Сибирь давать станет, — ему дела нет. Расходятся, видно, их дорожки с Градовым.

Когда прилетели ученые, начальство, специальная служба, произвели расчеты, с насыпной площадки была пробурена бригадой Лузина наклонная скважина, а потом разбурен куст, — опять обнял его Градов и проговорил, как будто каючись: «Твоя взяла, Владислав, неправ я был».

«Ну, ладно, хоть признал, — подумал с облегчением Лузин, — завихрения разные ведь у любого могут случиться».

И не мог тогда угадать Лузин, что изменится Градов, и разойдутся они с ним, и не будут единомышленниками, и не добьются согласия.