Нежить и Егор Берендеевич

Обвел дедок глазами свой дом, двор, курятник, жирную пасеку и догадался:

— Никак злой дух Пасечник надо мной верх берёт!

Страшно стало Егору, надо снова идти к Апанасу — отвораживать от себя Пасечника. Надо бы, но стыдно: «Высмеет меня ведун.»

Маялся, маялся и решил сам Пасечника подкараулить. Ну как решил, так и надо караулить. Взял сеть рыбацкую, мешок, надел тулуп и побрел ночевать к своей пасеке. А Добране сказал, что в лес пошёл — у Лешего выспрашивать, где жирные зайцы пасутся:

— Зайчатину любишь? Ну вот…

Опять соврал!

«Ну да ладно, в последний раз», — подумал Егорушка, улегся рядом с ульями и сделал вид, что спит.

А где-то к полуночи услышал ловец шорох и еле слышное жужжание. Открыл он оба глаза пошире и узрел возмутителя тишины. Им оказался маленький старикашка. Берендей его плохо рассмотрел, но я вам его опишу. Ростом Пасечник — от горшка два вершка, одет в короткие штанишки из-под которых выступают огромные голые ступни, на теле льняная рубаха, сверху телогрейка, в руках курительная трубка, а на голове большая войлочная шапка, из-под нее торчат ослиные уши и свисает козлиная борода, а глазки у Пасечника, словно пчелиные жопки — полосатые, из-под пышных усов губ не видно, но они жужжат, как пчела. Нежить ловко прыгает на каждый улей, обкуривает его, приподнимает крышу и копошится внутри домика, что он там делает — неясно: то ли мёд ест, а то ли пчелиной матке песенки поёт.

Егору то уж точно было не до выяснений! Подскочил он на резвы ноженьки и накинул на карлика сеть. Подбежал к добыче и накрыл её мешком. Изловчился и посадил Пасечника внутрь мешка, завязал, закинул на плечо и понёс. Заметалась нежить за спиной у Егора, заскулила:

— А поговорить, а поговорить, а поговорить?

Но истинный хозяин пасеки остался непреклонен:

— Хватит, наговорил я уже на грех велик! И жене наговорил… и детям… и внукам… и всему селу. Ещё так поговорю и меня в яму долговую кинут или на кол посадят.

Разозлился Пасечник и укусил Берендея в спину. Раз укусил, два, три. Осерчал дедок, скинул мешок и поволок его по земле. А волочь то было недалеко. Вон и пасека Силантия Михеевича виднеется, а рядом дремлет пес-волкодав.

Нет, встречаться со злой собакой во второй раз человек никак не хотел! Остановился он в стороночке, вытащил Пасечника из неволи, развернулся вокруг себя три раза, размахнулся и метнул нежить на пасеку Силантия, в полной уверенности, что тот к нему именно оттуда и пришёл. Плюхнулся злой дух между ульями и возрадовался, полез улья обкуривать да их осматривать. Собака только голову чуть-чуть приподняла, носом повела и снова дрыхнуть.

А дед Егор бегом домой! Лег на лавку и уснул сладко-сладко. И приснилась ему пчелиная матка, которая жалобно плакала и просила возвернуть ему Пасечника обратно: мол, без него она даже яйца откладывать не может, а Пасечник как услышал жалобный плач матки, бросил пасеку Силантия, превратился в пчелу-трутня и полетел к матке Егора… Проснулся наш бывший врун, чертыхнулся, понял что его кошмар — всего лишь сон.

— Ой, бывший ли врун? — закудахтала где-то там, вдалеке бабка Добрана и поставила тесто в печь.

— Бывший, бывший! — заверил супруг и пополз к ней на карачках прощения вымаливать.

Она его тряпкой хорошо отходила, хотя тот скалкой по бокам просил, припоминая свои кулачищи, не по делу распускающиеся. Но жена как будто знала, что не сам Егорушка руки распускал, а бес в его душе гулял.

— Не бес, а Пасечник! — пытался объяснить ей муж.

— Ой ли? — хохотала Добрана Радеевна, весело так хохотала, хлестала мужа тряпкой и молодела прямо на глазах (того и гляди, забеременеет).

И оба они боялись только одного: чтобы в сей час ненароком внуки не нагрянули:

— Ну ведь хлеб еще не поспел!

Ой ли? А пасека у четы Берендеев так и продолжила жиреть да процветать. Всё потому что руки нужны те, которые с того места растут, а не те, которые слабых бьют.

Ты спи, Егорка, спи,

хлеб, чай, мёд, калачи

добываются трудом.

Нежить вовсе не причём!