Нежная и очень грешная, или Сколько волка ни люби

– Извините, передумала, – грустно улыбнулась я, – пока, – помахала я рукой щенку, которому было абсолютно все равно, куплю я его или нет.

А я отправилась на поиски добермана. Неожиданно передо мной возник грузный мужчина кавказской национальности с большой клеткой в руках, где на жердочке восседала большая, но какая-то потрепанная птица.

– Эй, дэвущка, – обратился ко мне он с загадочным видом, – купы папугая?

– Нет, спасибо, – вежливо ответила я и попыталась пройти мимо.

– Дэвущка, эх, дэвущка! – покачал он головой. – Такая красывая, а птица купит не хочэт! Как тыбя завут?

– Ксюша, – осторожно ответила я, не желая сердить настойчивого продавца.

– А мэня Ашот! – радостно сообщил он. – Смотры, какая птыца, да? Красывая, слова гаварит умэит!

– Что? – не разобрала я кавказский акцент.

– Слова, гавару, гаварит может. – Ашот залез рукой в клетку и стал трясти попугая за хвост. Несчастное животное встрепенулось и, вытянув шею, заорало на весь рынок:

– Дуррра! Дуррраак! Дурррра!

Я отошла на пару шагов. Нет, это определенно не обрадует Лису. Конечно, если перекрасить попугая в черный цвет и выдать за ворона, то еще куда ни шло. Но с подобным лексиконом даже ворон не может стать желанным подарком.

– Купы, да? – настаивал на своем Ашот, опять приближаясь ко мне со своей клеткой нереально больших размеров.

– Знаете, мне совсем не надо, – попыталась оправдаться я, – мне бы собаку…

– Сабаку? – изумился Ашот и стал пристально рассматривать свой товар. – А пачему нэ птыца? Не красывая? Не харошая, да?

– Нет, нет, – я попыталась успокоить расстроенного мужика, оглядываясь по сторонам в поисках пути отступления, – очень, очень красивая! Хорошо говорит…

– Нравица? Купы!

Я вздохнула. Все пошло по второму кругу. А у меня, между прочим, еще дел по горло.

– Спасибо, не хочу! – отрезала я и отвернулась.

– А! – закричал, точнее, зарыдал в голос чувствительный Ашот. – Нэ ухады, нэ ухады!

Где-то глубоко-глубоко во мне что-то встрепенулось и подало голос. Слабенький такой, но все ощутимый. Это была моя совесть. Я вернулась туда, откуда только что хотела убежать. Ашот, обрадованный таким поворотом событий, сунул мне в лицо вонючую, грязную клетку, видимо, чтобы я разглядела то, от чего так глупо отказывалась.

– Сматры! – скомандовал мужик, и я стала смотреть. Но не высмотрела ничего нового, кроме заморенного попугая, который, как мне показалось, с нетерпением ждет скорой и безболезненной смерти. – Хочэшь или нэт? Паслэдний рас!

– Нет, – сказала я, убивая в себе желание купить попугая и отнести его в какой-нибудь приют для животных.

– Пажалеэшь, – пригрозил мне пальцем Ашот и мигом куда-то испарился. Я покрутилась на месте, не понимая, как можно передвигаться с такой невероятной скоростью, держа в руках клетку размером с плазменный телевизор.

Я успокоила себя, что с попугаем будет все хорошо, и снова пошла вдоль рядов. Минут через десять мне наконец-то повезло.

– Щенок добермана! – монотонно кричала женщина лет тридцати пяти, сидя около коробки с черным щеночком и поглаживая его за ухом.

– Здрасте, – весело поздоровалась я, – сколько ему? Или это она?

– Он, – кивнула продавщица, – семь недель, хороший, даже с родословной.

– Да ну? – удивилась я. – С родословной?

– В общем, да, – замялась женщина, – только у меня ее с собой нет. Моя Грета родила пятерых, всех продали, кроме этого.

– А что с ним? – испугалась я.

– Неправильный прикус, – вздохнула хозяйка, – а это все. Ни выставок, ни медалей.

– Ну, нам-то медали не нужны, – усмехнулась я.

– Щенок очень хороший, родители тоже. Многократные победители, отец – чемпион Европы, мама – чемпионка России. Берите. А прикус, это ведь для профессионалов только важно!

Я не могла не согласиться с приветливой дамой.

– Хорошо! – кивнула я. – Сколько?

– Двадцать тысяч, – обрадовалась женщина.

Я полезла в карман джинсовой куртки и с ужасом обнаружила, что он пуст.

– Господи, – обреченно прошептала я и вскочила с места. Я мигом сняла куртку и остервенело стала проверять остальные карманы.

– Что случилось? – забеспокоилась женщина.

– У меня в кармане были деньги, тридцать тысяч, я хотела купить ретривера, потом передумала, положила купюры сюда, а потом ко мне приклеился этот…

Ашот. «Пажалеэшь», – вспомнила я злорадную улыбку гнусного мучителя попугаев.

– Он вытащил мои деньги! – чуть не заревела я. Надо же, меня ограбили два раза подряд на протяжении одного дня! Сначала сержант, жаждавший не только моих целковых, но и честного слова, а теперь этот кавказский купец, научивший попугая ругаться.

– Ну, хоть что-нибудь-то осталось? – с сожалением спросила женщина.

Я вытащила кошелек и пересчитала деньги, хотя могла бы этого и не делать. И так помнила, сколько там лежало.

– Тысяча шестьсот, – пробубнила я, утерев нос рукавом.

– Видишь, еще не все потеряно, – улыбнулась собеседница.

– Но многое, – все-таки зарыдала я, скорее от обиды, а не из-за потери.

– Правда хотела купить? – Женщина кивнула подбородком на маленького щеночка, свернувшего клубочком в коробке.

– Да, девочке на шестнадцатилетие, – еле выговорила я сквозь сопли и слезы.