Нежность

– Может быть, когда вы напишете много книг и станете известным – я перестану продавать драгоценные камни, а стану их носить.

– Это случится, Ляля. Я вам обещаю.

«Это случится, Ляля». Теперь эти слова постоянно звучали у нее в голове.

Девушка готовила им ужин, Вячеслав пил чай на диване и смотрел в окно. Он думал об этой удивительной пьесе: о Тригорине, о Константине Гавриловиче и его маме, о Нине. О чучеле птицы, которое держал в руках Тригорин, повторяя: «Не помню! Не помню!»

«Чехов действительно знаток человеческой души. Он превосходно знал местонахождение человеческих чувств, нажимая на определенные клавиши. Талантливый человек».

– Вы думаете о постановке? – спросила Ляля, когда увидела своего мужчину в размышлениях. Он смотрел в одну точку за окном не моргая.

– О ней.

– Я знала, что вам понравится, – сказала довольным голосом миниатюрная леди, стоявшая у кухонного стола.

– Вы, наверное, знаете обо мне больше, чем я сам, – улыбнулся писатель, которому теперь было позволено эту леди обнять, поцеловать в шею и отнести на руках в чистую постель. А поутру сменить вчерашние простыни на свежие. Ему теперь было позволено все.

– Вячеслав… А у вас были девушки до меня?

– Были, – нехотя ответил юноша, ему не особо нравились такие темы. Копаться в грязном белье не доставляло ему никакой радости.

– А сколько их было?

– Две.

– А вы часто вспоминаете о них?

– Нет, не часто.

– А как редко вы о них вспоминаете?

Юноша недовольно скривился, но тем не менее решил ответить, зная, что подобный допрос произойдет рано или поздно. Пусть лучше рано!

– О самой последней я вспоминал за неделю до приезда к вам.

– А почему вы о ней вспоминали?

– Потому что она готовила мне еду, а когда ходишь голодным, то иногда вспоминаешь о человеке, который тебя когда-то кормил, – юноша задумался и добавил: – А о первой вспоминаю раз в год, если встречаю общих знакомых. Это старая школьная любовь, которая была очень давно и сгнила, как школьные парты.

– Странный вы…

– Почему? – спросил юноша.

– Вы так хорошо чувствуете женщин, растворяетесь полностью в нас, ласкаете. А когда вас спрашиваешь о бывших девушках, которых вы когда-то ласкали, то вы говорите о какой-то еде и сгнивших партах.

– Да, с партами – это хорошее сравнение. Нужно записать, чтобы не забыть, – повеселел сразу Вячеслав.

– Что здесь смешного?

– А то смешно, Ляля, – улыбка внезапно сошла с его лица, а голос стал серьезным, – что я не чувствую женщин, как вы только что сказали! Разве человек, который внезапно открыл у себя прирожденный талант играть на виолончели, сможет применить свое великолепное умение, если возьмет в руки, например, саксофон? Я вам отвечу – нет! Он даже не будет знать, как с ним обращаться. А если не знаешь, как обращаться с инструментом, то лучше его оставить в покое, а иначе его можно сломать.

Снова эта нежность, эта чувственность, это бесконечное уважение в его словах. Его обращение к ней сводило ее с ума.

– Как вы думаете, Ляля, хотелось ли мне ломать саксофон и скрипку, если я не саксофонист и не скрипач, а владею в совершенстве только одной виолончелью?

Ляля внезапно подумала: «Как может произносить такие слова двадцатилетний парень?» А затем другая мысль пришла: «Поцелуй меня, срочно! Сию же секунду».

– Поцелуй меня… – сказала Ляля вслух.

Снова юноша почувствовал этот жар в солнечном сплетении. Он, как привороженный, встал со своего места и подошел к ней. Взял на руки и поцеловал. Если в первый день ее губы были айсбергом, то сегодня они были горячие, как пламя, ими можно было обжечься. Ими можно было упиваться, но не напиться, от них можно было получать как великое блаженство, так и нестерпимую муку. Юноша понимал, что ее губы и его пальцы – это два источника чувств, которые невозможно исчерпать, которыми невозможно до конца насладиться. Так как они неиссякаемые, бесконечные, бессмертные. Он умел касаться ее своими пальцами – оживляя, умертвляя, овладевая полностью ее телом и, возможно, душой. Она умела манить своими губами – сначала сладким медом, затем опьяняя вином, а после – смертельным ядом, отказаться от приема которого – значило умереть.

Юноша отнес ее на кровать, Ляля в ту секунду не думала, что мясо в духовке сгорело. Она закрыла глаза и падала в пропасть, не цепляясь за воздух.

– Я бы хотел владеть твоей душой, – сказал страстный любовник, который касался ее, как дьявол.

– Если ты владеешь моим телом, значит, ты владеешь моей душой. И теперь всегда будет так, и никак иначе! Если ты вдруг когда-нибудь забудешь, как со мной обращаться, то знай, что я тебе никогда этого не прощу. Сломанная виолончель способна погубить мастера, который на ней играл, но не способна принять потерю его таланта.

– Пальцы тебя не смогут забыть. Глаза, сердце – смогут. Даже губы, но это будет мучительно больно. А вот пальцы – нет. Я даже с закрытыми глазами смогу владеть тобой.

– А я – это моя душа. Я – есть душа, Вячеслав. Значит, ты ею владеешь.