Нежность по принуждению

Сердце колотится так сильно, что мне кажется, что я сейчас умру — просто захлебнусь собственной кровью, и все. Я поняла смысл его слов, хоть после первой фразы и слышала их фрагментарно. В ушах звенит битым стеклом его холодное «девочка». Даже неважно, что именно Данилевский сказал, все дело в этом ледяном отчужденном тоне, который ясно дает понять, что все его нежности — это только игра. А я — кукла, которая ничего для него не значит.

— Не молчи, — продолжает сминать меня прессом прошитого сталью голоса. — Отвечай.

— Я все поняла, мой Господин, — бормочу, едва сдерживая слезы, которые распирают грудь.

Данилевский бросает взгляд на навигатор — до места назначения осталось минут пять, не больше.

— Сейчас мы пойдем туда и насладимся вечером, а потом я накажу тебя. Жестоко накажу, чтобы ты уже четко поняла, как должна вести себя хорошая девочка.

Я сухо сглатываю, вспомнив о наказании с вибратором, которое Данилевский исполнил в общественном месте. Лоб покрывается испариной, когда до меня доходит, что наказать он меня может где угодно.

— Дома? — спрашиваю настолько дрожащим голосом, что вопрос получается почти неразличимым.

— Где сочту нужным, — бросает он и паркуется у особняка, больше смахивающего на средневековый замок из заставок «Диснея».

Никогда раньше я не испытывала такой дикой, болезненной и взрывоопасной смеси чувств и эмоций. Я люблю его и мучусь оттого, что это и на один процент из ста не взаимно. Я боюсь наказания и жду его с приятным содроганием внизу живота. У меня пальцы ног скрючиваются в туфлях, когда я просто представляю, что происходит там, за высокими воротами, и в то же время мне не терпится побыстрее туда попасть.

Я словно Алиса в Стране чудес. А точнее, Аришка-глупышка в Мире шикарных доминантов и изысканного разврата. От всего этого у меня кружится голова, и сохнет во рту.

Делаю глубоких вдох, словно собираюсь нырнут в прорубь, и прогоняю из головы вообще все мысли.

Я хватаюсь за его надежную, услужливо подставленную руку и семеню на шатких каблуках к замку. Я двигаюсь, окутанная легким мороком его горьковато-сладкого аромата, от которого рот наполняется слюной и хочется плакать. Но не от запаха селективного парфюма, а от его собственного мужского аромата. Когда я утыкаюсь носом в шею Данилевского, начинаю возбуждаться помимо своей воли. Так же и с голосом. Он может хоть список покупок читать, а я все равно буду обильно течь.

Двери замка распахиваются, и нас приветствует дворецкий в белых перчатках. Мы, что в гости к Брюсу Уэйну пришли?

Я крепче вцепляюсь в его руку и иду дальше на мелко дрожащих ногах. Данилевский же спокоен — как к себе домой пришел. Мы поднимаемся на второй этаж по внушительной лестнице с мраморными перилами. Нас встречает изысканная живая музыка, доносящееся сверху. Акустика тут как в филармонии, и, кажется, играет целый оркестр.

Поднимаю голову и засматриваюсь на шикарную люстру, которая переливается так, что я сразу понимаю, что сделана эта громадина из чего-то покруче камней «Сваровски».

— Здравствуй, Руслан, — проговаривает низкий женский голос с сексапильной хрипотцой и сильным немецким акцентом.

Утыкаюсь в нее взглядом. Точнее — в очень пышную грудь, которая рвется из корсажа корсетного платья, плотно схватывающего идеальную фигуру-песочные часы. Какая она высокая и роскошная. Настоящая дама из высшего общества. Прекрасное сочетание платинового блонда, вишневых губ и черного бархата.

Он сказал не пялиться, но я не могу отлепить взгляд теперь уже от ее спутника: раба, или как там правильно называется парень-сабмиссив.

Скуластый блондин почтительно опускает глаза и ссутулит костистые плечи. На нем кожаный комбинезон с короткой юбкой, белые чулки, наподобие тех, что любит Руслан на мне, и вызывающие туфли-стрипы. И конечно же, главная деталь: грубый собачий ошейник с именным жетоном. К массивному кольцу прикреплена самая настоящая цепь, конец которой Госпожа сжимает в пальцах.

— Привет, Астрид, — кивает Руслан. — Новый экземпляр — хорош.

Они говорят о нем как о ее аксессуаре. И я для Данилевского такой же. Изо все сил растягиваю уголки губ в улыбке, хотя хочется скинуть туфли и бежать отсюда со всех ног.

— Неплох, да, — ее сложно понимать из-за акцента. — А вот твоя Сабочка — милейшая штучка. Здравствуй, крошка, — протягивает мне руку, пальцы которой унизаны крупными, кричащими кольцами.

Меня стопорит. Не вижу ничего зазорного в том, чтобы ласкать ртом пальцы Руслана, но целовать чужие руки — это отвратительно. И все же я переламываю себя, иначе будет нечто пострашнее обещанного наказания. Он просто выставит меня за дверь, если не буду слушаться.

Опускаю глаза, чтобы она не увидела моего злого взгляда, и прикладываюсь губами больше к кольцам, чем к коже. В нос бьют сильный запах жасмина. Стараюсь задержаться на пару секунд и только потом разгибаюсь, оторвавшись от ее руки.

— Как тебя зовут, крошка? — спрашивает она, поддев мой подбородок кончиком заостренного ногтя.

— Арина, Госпожа, — отзываюсь я охрипшим голосом.