Нежность в аду

Ангелы на ветвях кленов

В нем была тайна

То, чем он станет

Если бы это было просто сексуальным влечением,

я бы, возможно, справился и зарыл это чувство

в подходящем месте, но я был влюблен в него до дрожи

Я им был одержим

Как древние люди были одержимы солнцем

Мое тело ныло по нему ночами

Наши тела лежали так близко

как два солдата, убившие друг друга

в траншее

В нашей спальне были обои с игрушечными солдатиками

Луна смотрела сквозь жалюзи,

мигая, как старая, дряхлая, красноглазая, осуждающая монахиня

Однажды ночью

Я встал с кровати

И склонился над ним

Он вжимался лицом в подушку

Беззащитный, как девочка

Я должен был узнать, каковы на ощупь его ягодицы

Я положил руку на его бедро, поверх трусов

Как музейный хранитель, касающийся статуи

Это длилось всего тридцать секунд

Он был сделан из слонового бивня.

Я вернулся к себе в кровать.

После обеда отец позвал меня к себе в комнату

"Прошлой ночью ты трогал своего брата?"

Это был конец света

Томас не спал

Меня заложили

Как дети-фашисты закладывали родителей

У меня во рту появился вкус рвоты

Мой отец курил сигарету за сигаретой

Трясся, как получивший пинка коккер-спаниэль

Он давился своим "Мальборо"

Наступил конец света

Ангелы наблюдали с нижних веток кленовых деревьев

Их крылья бились, как если бы они были под водою

"Да, трогал".

Ангелы смотрели на меня сурово

и тоже

нервно курили "Мальборо"

Мой отец предложил сходить к психиатру

Я был золотым мальчиком, а стал склизким угрем

Мой отец был скорее встревожен, чем рассержен

Пытаясь курить, он несколько раз

промахнулся рукой мимо рта

Он был одет в прекрасный костюм-тройку

Я всегда видел его только в темном костюме-тройке

Он был хирургом

Мог нарезать человеческий мозг тонкими ломтиками

Но не мог справиться со своим сыном

Ангелы в костюмах-тройках томились на кленах,

выпускали кольца дыма,

двойные кольца дыма, превращавшиеся

в ягодицы Томаса

Тьма поглотила меня

Я бродил в тумане

Скоро моя мама узнает

Ангелы шептались между собой

Это был конец света

Я был одним из матросов Колумба

и мой корабль свалился с края Земли

Я чувствовал, что падаю сквозь тьму, такую тёмную, что она была Богом

Ангелы безразлично наблюдали, как меня утягивает

к Дьяволу в пасть

Оцепеневший - Грешник, выскользнувший у Бога из пальцев

Мёртвый - Труп на берегу Моря Спокойствия

Лишённый надежды

Изгнанный из Эдема, я коснулся запретной мраморной статуи,

Изукрашенной золотом и топазами

Чтецы мыслей

Они знали, что я хотел испить слюны ангела

В ночь перед назначенным походом к психиатру

Я взял из отцовской ванной пузырек со снотворным

Я лег в кровать, чувствуя себя слабым, больным и счастливым, довольным

Я видел брата, вытянувшегося на своей кровати, как мумия

Он плотно натянул на себя покрывало

За всю эту неделю он не сказал со мной и двух слов

Наступил апокалипсис

Все, что я думал -

"По крайней мере, мне не придется провести еще одну ночь

рядом с ним, умирая от страсти, как бешеная собака.

Эта ночь будет последней."

Я ничуть не боялся смерти.

Я был спокоен.

Я был умиротворён.

Я съел все таблетки из пузырька, как если бы это были

M&M's

Я положил голову на подушку, безмятежный, благодарный.

Сладчайшее ощущение разлилось по телу, как если бы

меня окунули в пенную ванну.

Лицо Томаса парило надо мной, как хрустальный шар.

Я начал подниматься, как шарик, выскользнувший

из рук ребенка

Я был благодарен за то, что все кончилось.

И тогда таблетки стали сжимать меня, как челюсти дракона.

Я вспомнил десятилетнего Томаса в костюме

"Каспера, Дружелюбного Привидения"

на Хэллоуин.

Он протягивал ко мне свой мешок для сладостей.

Мы плавали голыми в пруду во время безумной бури.

Мы мчались в пикапе, он выбросил свой лимонад в окно.

Я целовал его губы в амбаре.

Я качал его, как младенца.

Мой маленький братик.

Мой маленький братик.

Я проснулся в больнице, с трубкой в носу

было дьявольски больно

Мне промыли желудок.

Томас разбудил родителей

потому что меня рвало во сне.

Мой отец был страшно зол, что я посмел "выкинуть такой номер"

Я сказал ему, что я зол ещё больше

Я сказал ему, что я зол, что остался в живых.

Я плюнул ему в лицо.

Ему, человеку в костюме-тройке.

Ему, богоподобному врачу.

Ему, из чьей спермы сделаны я и Томас.

Я смотрел, как плевок сползает по его щеке.

Затем я пережал трубку у себя в носу.

Вскоре медсестры превратились в ангелов в костюмах-тройках,

курящих "Мальборо".

Повсюду пахло кленовыми листьями.

Томас пришел навестить меня.

Он стоял, как мальчик на греческой вазе.

Я был холоден, как камень, из которого сделана ваза.

Я не заговорил с ним.

Я позвонил медсестре, чтобы его убрали.

"Я люблю тебя", - сказал он.

Он заплакал.

Он попытался обнять меня.

Я отшвырнул его.

Игла капельницы сломалась в моей вене. Ваза раскололась.

Разбилась вдребезги об пол.

Санитар, похожий на Румпельштильсхена, впорхнул в

комнату и смел хрупкие осколки

Снаружи облака катились, как огромные слоны.

Меня положили в сумасшедший дом

где я рисовал акварелью и изредка виделся с доктором

похожим на президента Гарфилда после того, как его застрелили.

Там были три женщины, думавших, что они Жанна Д'Арк,

они постоянно сцеплялись, как уличные кошки,

обзывая друг друга "самозванками".

Я думаю, Френсис была настоящей Жанной Д'Арк.