Когда-то я познакомилась с человеком, который разговаривал с Богом. Разумеется, в лечебницах, где я жила, было много таких мужчин и женщин — до такой степени, что я представляла, как чужестранец, постучавшийся в двери лечебницы, решит, будто натолкнулся на место, где собрана вся святость нашего общества. Мэтью Смарт был одержим разговорами. Инженер, он вбил себе в голову, будто энергия пара настолько велика, что может спасти мир от греха. Перед ним Бог и поставил задачу построить такую машину, так что он вложил немалые средства, и проект заработал. Когда у него вышли все деньги, его план и его безумие были обнаружены, но самой невыносимой пыткой для него было отлучение от машины, ведь он считал, что из-за его вынужденного простоя мы все направляемся прямиком в ад. Он понимал, каким важным элементом порядка вещей является, и приставал на прогулках к каждому из нас, умоляя помочь ему бежать, дабы он смог продолжить свою жизненно важную работу. Среди этих терзаемых душ почти все испытывали какие-нибудь личные страдания, но Смартовы мольбы казались самыми душераздирающими из когда-либо мною слышанных. Раз или два я даже испытала соблазн вонзить в него иглу для инъекций, чтобы избавить от страданий (но этот соблазн не был неодолим, разумеется). Таковы муки сознания собственной значительности.
Паркер окликает собак, и мы, подпрыгнув на ухабе, останавливаемся. Мы все еще нигде, только теперь и леса давно не видно, и я не уверена, что смогла бы показать, где он был.
Он подходит ко мне:
— Кажется, я знаю, куда они пошли.
Я оглядываюсь и, естественно, ничего не вижу. В любую сторону простирается равнина. Действительно, словно в открытом море. Не будь солнца, я бы понятия не имела, куда мы движемся.
— Вон там, — показывает он в противоположном солнцу направлении, — принадлежащая Компании фактория под названием Ганновер-Хаус. В нескольких днях отсюда. След ведет туда. Еще есть место под названием Химмельвангер — какая-то религиозная деревня. Иностранцы. Шведы, я думаю.
Вслед за его указательным пальцем я смотрю на запад, в головокружительную даль, думая при этом о лечебнице и ее буйно набожных обитателях.
— Так Фрэнсис… — Мне едва удается озвучить сжимающую горло надежду.
— Мы должны быть там до ночи.
— Ох…
Больше я ничего сказать не могу, боясь спугнуть столь великую удачу. На солнце я вдруг замечаю, что волосы у Паркера не полностью черные, а с темно-коричневыми и каштановыми прядями и без намека на седину.
Он снова кричит собакам — дикий вопль, разносящийся по пустынной равнине, словно звериный рык, — надевает упряжь, и сани срываются с места. У меня перехватывает дыхание, но это уже неважно.
Я возношу благодарность, по-своему.
~~~
Эспену кажется, будто его жена, Мерит, что-то подозревает. Он предлагает повременить со встречами, пока все не успокоится. Разъяренная Лина выполняет свои обязанности, пиная кур, когда они попадаются под ноги, и вонзая иглу в стеганое одеяло, так что путается нить и морщатся швы. Ее радует только забота о мальчике. Конечно, всем известно, что он арестован за ужасное преступление. Сегодня, когда она меняет ему простыни, он выглядит бледным и вялым.
— Разве вы не боитесь меня теперь?
Лина смотрит в окно. Он понимает, что она мнется с ответом. Она улыбается:
— Нет, конечно нет. Ни на минуту не поверю. На самом деле я думаю, что все они дураки.
Она говорит с такой страстью, что он кажется ошарашенным.
— То же самое я говорила шотландцу, но он думает, будто выполняет свой долг. Он считает, что не нужно никаких доказательств, кроме денег.
— Наверное, они отвезут меня назад и устроят судебное разбирательство. Так что от него ничего не зависит.
Лина застилает постель, и он снова ложится. Она замечает, какие у него тонкие лодыжки и запястья. И становятся все тоньше. У нее кровь закипает при мысли, как он юн и беззащитен.
— Я бы уехала отсюда, если б могла. Поверь мне, душа сохнет жить в таком месте.
— Я думал, вы все тут живете праведной жизнью вдали от всех грехов и соблазнов.
— Все совсем не так.
— А почему вам не вернуться в Торонто?
— Я не могу. У меня нет денег. Вот почему я здесь. Жизнь нелегка для одинокой женщины с детьми.
— А если бы у вас были деньги? Тогда это было бы возможно?
Лина пожимает плечами.
— Что толку думать об этом. Разве только вдруг вернется мой муж с кучей золота. Но он вроде не собирается. — И она горько улыбается.
— Лина…
Фрэнсис берет ее за руку, и улыбка пропадает с ее лица. У него очень серьезный вид, отчего у Лины замирает сердце. С таким выражением на лице мужчины говорят только об одном.
— Лина, я хочу, чтобы вы взяли эти деньги. Мне с ними нечего делать. Пер не позволил им забрать их, так что если вы их сейчас возьмете и спрячете, то сможете потом убежать — весной, например.
Лина слушает его с изумлением.
— Нет, ты же не имеешь в виду… Это… нет, я не могу.
— Я серьезно. Возьмите их теперь же. Иначе они пропадут. Это деньги Лорана — я уверен, он бы предпочел, чтобы они достались вам, а не этим людям. Где они в конце концов окажутся? Скорей всего, в их карманах.