Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Кольт всегда напевал мотивчик из «Роухайда»[47], когда Эдди-В-Кресле въезжал в бар, и Эдди-В-Кресле это очень сердило, отчего Кольт начинал петь еще задорнее. Я рассмеялся, а потом вспомнил, что Эдди-В-Кресле живет через дорогу от Боба-Копа. Я спросил, не видал ли он в последнее время своего соседа.

– О да, – ответил тот. – Только что видел. Он у себя во дворе, строит снежную хижину.

– Повтори-ка?

– Ну, такую хижину, в которых живут моксы на Северном полюсе.

– Ничего не пойму! Какие моксы?

– Ну, я не помню точно – как там называется народ, что живет в снегах?

– Эскимосы?

– Точно! А как называются дома, которые они строят?

– Иглу?

– Вот-вот! Он строит такой типа иглу, в которых живут эскимоксы!

– У себя во дворе?

Я готов был надеть лыжи и сам поехать смотреть, когда Боб-Коп ввалился в бар. Он стащил рукавицы, обстучал их о стойку и заказал выпить.

Я подсел к нему.

– Эдди-В-Кресле говорит, ты строишь иглу? – спросил я.

Он хлюпнул носом и сморкнулся в кулак.

– Прочитал о них в книге, которую ты мне дал.

– Там были рисунки иглу?

– Вообще там про всяких британских недомерков, которые кинулись осваивать Северный полюс в девятнадцатом веке и мерли как мухи, потому что отказывались следовать примеру эскимосов. Им казалось, что Северный полюс – как их Пикадилли-Серкус, и они не приспосабливались к… как это называется? Окружающей среде! Научись они строить иглу, остались бы в живых. Тупые придурки.

– То есть ты прочитал между строк и сообразил, как строить иглу? И решил попробовать?

– Честное слово, Джей Ар, словами не описать, как я благодарен, что ты мне ее дал! Я от нее прямо оторваться не мог!

– Ты… что?

– Не мог оторваться. Поэтому и не приходил. Я читал.

– И историю Ближнего Востока?

– Ту я прочел первой.

Он вкратце пересказал мне события Палестинского кризиса.

– Хорошо, что ты не стал строить лагерь беженцев у себя на заднем дворе, – заметил я. – То есть ты прочел обе книги? Тысячу шестьсот страниц? За две недели?

Боб-Коп пожал плечами. Подумаешь, большое дело! С этого момента, постановил я для себя, Боб-Коп может брать у меня любые книги, которыми я не пользуюсь.

Боб-Коп и раньше был моим лучшим другом в баре, но рождение той зимой книжного клуба на двоих трансформировало нашу дружбу. Мы начали больше времени проводить вместе за пределами бара. Он учил меня разным вещам – как менять колесо, насаживать наживку, пить «Ржавый гвоздь», адскую смесь скотча с «Драмбуи»[48], – а я в ответ помогал ему составлять полицейские отчеты на более-менее человеческом языке. Обмен, конечно, был неравным. Мне наши уроки писательства давали куда больше, чем Бобу-Копу. Я ни за что не смог бы его убедить, что лучше написать «тот человек сказал», чем «нападавший заявляет». Зато мне самому шло на пользу, когда я ему внушал, что не стоит перегружать свои отчеты великими словами.

Если у нас обоих выдавался выходной, мы с Бобом-Копом садились в его двадцатифутовый старый катер «Пенн Ян» и плыли до города. Он наряжал меня в один из спасательных жилетов нью-йоркской полиции, и мы проплывали мимо статуи Свободы, удили камбалу или катались вдоль Саут-Стрит-Сипорт. Я стоял на носу катера, не обращая внимания на брызги, летящие в лицо, и наблюдал за тем, как облака плывут поверх башен-близнецов. Потом мы подходили к семнадцатому причалу и ели сэндвичи или мороженое. Обязательно заглядывали в «Публиканы на причале», где всегда было пусто. Боб-Коп покачивал своей большой головой при виде длинного ряда свободных табуретов.

– У Стива проблемы, – говорил он. – Хоть Стив и бедовый.

– Бедовый, – повторял я, сочувствуя Стиву, но думал о Сидни – как всегда, когда слышал это слово.

Мы были очень странной парочкой, полицейский и копировщик, но Боб-Коп вообще отличался странностями. Стоик и болтун. Громила и книжный червь. Суровый, но с мягкой душой. Однажды я слышал, как он рассказывал о своих детях – история была такой трогательной, что Спортсмен потихоньку смахнул слезу. Пять минут спустя я спросил Боба-Копа, не беспокоит ли его жену тот факт, что он по ночам уходит из дома.

– Не-а, – ответил он. – Она знает, я не какой-нибудь ирландский лис.

Я сказал, что не знаю, что это значит.

– Ирландский лис, – объяснил он, – мужик, который ходит в бар, чтобы встречаться с телками.

После того как Боб-Коп начал одалживать у меня книги, он заметно изменился. Стал разговорчивей и охотнее высказывал свое мнение по самым разным предметам. Книги, похоже, не столько помогали ему составлять это мнение, сколько давали новую уверенность в уже существующем. Он по-прежнему не был счастлив, но уже не выглядел таким подавленным, и даже походка его стала легче. Боб-Коп больше не вваливался в бар с таким видом, будто тащит весь мир у себя на плечах. Поэтому я сильно удивился, когда однажды обнаружил его в баре, унылого и поникшего, поглощающего «Ржавые гвозди» один за другим.

– Что случилось, фараон?

Он поглядел на меня так, будто видит впервые.

– Ты сегодня не работаешь? – спросил я.

– Похороны.

Белые перчатки лежали перед ним на барной стойке.

– Кто-то, кого ты знал?

Он не ответил.