Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

– Я вот что хотела спросить. Когда твои родители разводились, отец оставил что-нибудь? Может, фотографии?

– Мама их все выкинула.

– Одежду?

– Ну да, пару водолазок. Барахло.

– Что-то еще?

Я закрыл глаза.

– Вроде бы итальянские кулинарные книги с пятнами томатного соуса на обложках.

– И?

– Я помню только большую стопку пластинок Си…

Я повернул голову. Рыбацкая королева вроде как погрустнела, но явно была довольна, почти торжествовала, словно угадала развязку детектива по первой странице.

– Ну да, – кивнула она. – Должна же быть причина.

– Наверное, я начал слушать Синатру, когда не мог отыскать голос отца по радио.

Я вскочил и стал ходить по комнате из угла в угол.

– Я тебя отпугнула? – спросила она.

– Вытащив из меня крайне болезненные воспоминания? Не-а.

До самого рассвета я лежал без сна, а наутро сказал Рыбацкой королеве «прощай». Кто знает, какие неприятные истины она откопает во мне в следующий раз? Жаль только было говорить об этом Бобу-Копу, который очень надеялся видеться с Рыбацкой королевой и дальше. Но когда я рассказал ему свою историю, он меня понял. Боб-Коп по опыту знал, что вещам, покоящимся на дне наших внутренних гаваней, лучше позволить всплывать самостоятельно, в свое время и по собственной воле.

Я поблагодарил Спортсмена, что меня предупредил, и извинился, что сомневался в нем. В отличие от Рыбацкой королевы торжествовать он не стал.

– Дурочки, – заявил он. – Выбирай дурочек, пацан.

Он шутил, но лишь наполовину, и именно в тот момент я принял решение больше не звонить Мишель. То был акт доброй воли по отношению к ней. Я устранялся из ее жизни. Я слишком запутался в отношениях с женщинами и не хотел, чтобы она теряла на меня время. Она заслуживала лучшего, а я – разве что Дамочку с пальцами вверх.

Вскоре после моего решения не звонить Мишель я выпивал с Далтоном и его возлюбленной. Питер за стойкой читал мои новые главы. Я сказал Питеру, что как редактор он заметно вырос, а я, как писатель, стал только хуже. У меня вообще все катится под гору, пожаловался я. Питер начал говорить что-то ободряющее, но тут я, словно лунатик, зашел в телефонную будку и набрал номер Сидни.

Было два часа ночи. Ответил мужской голос. Трастовый Фонд? Я ничего не сказал. Просто слушал, как он слушает меня.

– Кто это? – спросила Сидни на заднем плане.

– Понятия не имею, – ответил Трастовый Фонд.

Я собирался попросить ее к телефону, а потом спеть «Мой милый Валентин». Я был достаточно пьян, охвачен весенней лихорадкой, но все равно не очень верил, что пение – лучший способ вернуть Сидни обратно. Пока уверенность и уязвимость боролись в моей душе, на другом конце повесили трубку.

Глава 39. Редактор

Той весной я снял наложенное мною эмбарго на звонки маме. Я снова регулярно звонил ей из отдела новостей. Она ни разу не спросила, почему я прекратил звонить и почему начал снова. Она понимала – даже лучше, чем я, – и начала с того места, где мы с ней прервались, всегда готовая дарить свою мудрость и ободрение. Иногда я цитировал ее слова в баре – не говоря, естественно, кому они принадлежат, – и парни делали комплименты моей прозорливости.

Продолжай писать, настаивала мама. Продолжай стараться. Может, если я забуду промашку с Келли, говорила она, в «Таймс» ее забудут тоже. Мне казалось, что надеяться на это не стоит, но я последовал маминому совету, потому что не знал, как еще поступить. Каждую неделю в разделе недвижимости «Таймс» выходили статьи из невнятной рубрики «Если вы хотите поселиться в…». Всякий раз там описывался новый город, и я предложил рассказать о Манхассете. Редакторы дали согласие, и несколько недель я слонялся по Плэндом-роуд, расспрашивая людей о моем родном городке. Я рад был снова почувствовать себя репортером, и мне нравилось узнавать новое о Манхассете – в частности, тот факт, что братья Маркс специально приезжали сюда напиваться. Однако, усевшись со своими записками за стол в новостном отделе, я испытал еще больший творческий кризис, чем в работе над романом. Преследуемый голосом Стивена Келлей-младшего, я раз за разом проверял написание каждого имени и каждого слова, так что не мог продвинуться дальше пары абзацев. В конце концов в воскресенье я принес статью в «Публиканов» и сел рядом с Мэйпсом, натиравшим латунные буквы. Я написал ее в баре от начала до конца, и по этой причине ее действие тут начиналось и заканчивалось. Последним словом в статье было «Публиканы».

Статья вышла в одно из воскресений апреля 1989 года. Когда я вошел в «Публиканы», Стив уже меня поджидал. Он подскочил ко мне, весь красный – наверное, от гнева. Что, если я неверно написал название бара?

– Джуниор! – заорал Стив.

– Да?

Он наградил меня широчайшей чеширской улыбкой, той, которую приберегал только для ближайших друзей и великих софтбольных побед, и стиснул в объятиях.

– Великолепная работа! – воскликнул он.

Я увидел на стойке бара газету, развернутую на моей статье, которую он вместо пресс-папье придавил бокалом «Хайнекена».