Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Статья была самая банальная – сухой обзор Манхассета: школы, цены на недвижимость и тому подобное, – плюс два упоминания о главном месте встречи жителей. Но Стив держался так, будто я написал «Поминки по Финнегану»[49]. Он сказал, что я «знаю толк в словах», и я невольно отступил, сознавая, что это наивысшая похвала с его стороны. Стив сам знал толк в словах. Это проявлялось в том, как он выбирал названия бару, клички для нас и кто собирался в его заведении. Завзятые краснобаи, мастера болтовни, искушенные рассказчики. Из всех моих знакомых Стив ценил газеты выше всех, и упоминание о его баре в лучшей газете мира стало для него одним из немногих приятных событий за последнее время. Я ненадолго отвлек его от проблем с «Публиканами на причале» – умирающим баром на грани банкротства. Он был мне так благодарен, так добр, что я расчувствовался и сообщил Стиву, что надеюсь когда-нибудь написать о баре роман.

Он отреагировал примерно с тем же энтузиазмом, что и моя мама, когда я рассказал ей о своих планах, причем стоя на том же самом месте.

– Ага, – буркнул он.

Его реакция меня удивила, но по здравом размышлении я пришел к выводу, что Стив и так считает «Публиканов» книгой. Входя в двери, ты действительно словно делал шаг в книжный разворот. Возможно, Стив это и планировал, когда выбирал бару первое название, «Диккенс». Он создал собственный диккенсовский мир, с курящимся диккенсовским туманом – облаками дыма от сигар и сигарет. Он дал персонажам собственные имена. «Публиканы» были его великим американским романом, и Стив не видел смысла в том, чтобы кто-то еще писал про него другой.

А может, подумал я дальше, у Стива сейчас и без того хватает проблем.

Редакторам понравился мой материал про Манхассет, но не настолько, чтобы простить мне былые прегрешения. Мне сообщили, что мой случай вскоре будет рассматриваться на тайном совете, который соберется и решит, раз и навсегда, годится ли для «Таймс» Джей Ар Мёрингер. А чтобы помочь им с принятием решения, меня «просили» написать одностраничное эссе на тему «Почему у выпускника Йеля проблемы с орфографией».

Боб-Коп только головой потряс, когда я ему сообщил об этом унизительном задании. Я собирался написать секретному комитету письмо, состоящее исключительно из слов в четыре буквы, причем без единой ошибки, но он посоветовал мне не ерепениться и делать как велено. Потерпи еще немного, сказал он. Ты на финишной прямой.

Как-то вечером, сидя в отделе новостей и работая над своим эссе в духе «уж-простите-что-я-такой-идиот», я поднял телефонную трубку и услышал голос Биби, моей подруги из колледжа, любительницы баров, которая единственная успела «познакомиться» с Джей Аром Макгуайром. Она приглашала меня выпить – на Бродвей, в бар, который мы оба с ней любили. Стоило мне войти, как Биби бросилась мне на шею.

– Давай напьемся! – воскликнула она.

– Всегда готов.

Мы заказали мартини. Их подали в бокалах размерами с вьетнамские шляпы. Биби поведала мне последние сплетни про однокашников. Я спросил про Джедда-Второго – недавно они виделись с ним на вечеринке, и выглядел он роскошно. Болтая, она периодически поглядывала на бармена. Стоило нашим бокалам наполовину опустеть, как Биби подавала ему сигнал готовить новые.

– Ох ты! – заметил я. – Я же еще не ужинал. Сейчас на пол свалюсь.

Она сказала бармену не обращать на меня внимания и продолжать наливать.

Когда я покончил с третьим мартини, Биби склонилась ко мне и спросила:

– Ты пьяный?

– Боже, да!

– Отлично.

Она откинулась назад.

– Сидни выходит замуж.

В человеческом теле двести шесть костей, и внезапно я ощутил их все до единой. Я посмотрел на пол, на ноги Биби, потом на бармена, который стоял надо мной со сложенными на груди руками, прищурив глаза, и рассматривал так пристально, словно Биби заранее его предупредила, что сейчас произойдет.

– Правильно я сомневалась, говорить тебе или нет, – пробормотала она со слезами на глазах.

– Нет, все нормально. Расскажи мне все, что знаешь.

Она знала именно все – от подруги лучшей подруги Сидни. Сидни выходит за Трастового Фонда.

– Они уже назначили дату?

– В выходные, на День памяти.

– Так. Достаточно. Я больше ничего не хочу слышать.

Надо было скорей платить по чеку и бежать в «Публиканы».

В пятницу накануне Дня памяти я сортировал копии в отделе новостей, думая о Сидни и о том, как пережить следующие семьдесят два часа. Потом поднял голову – надо мной стояла секретарша редактора, отвечавшего за обучающую программу.

– Он только что посылал за тобой, – сказала она, указывая карандашом на стеклянную перегородку его кабинета.

– Я тут и был.

– Я проверяла. Тебя не было.

– Может, ходил за сэндвичами.

– И напрасно. Он хотел тебя видеть.

Она широко распахнула глаза, словно желая подчеркнуть, насколько желание редактора повидаться со мной грандиозно и беспрецедентно.

– Но сейчас его нет. Уехал на все выходные. Ты свободен во вторник?

– А новости хорошие?

Распахнув глаза еще шире, она выпятила губы и повернула на них воображаемый ключик.

– Новости хорошие? – повторил я.