Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

– Забавно, – сказал дядя Чарли, опершись локтем о стойку. – Единственное, что я помню про твоего старика – это голос. Как органные трубы. Странно, да?

– Да не очень. Я тоже помню только это.

Дядя Чарли прикурил очередную «Мальборо». Он не мог бы больше походить на Богарта, даже если бы постарался, и это меня потрясло – он и правда старался. Их сходство не было совпадением. Наверняка все началось, когда он был еще мальчишкой. Небось, посмотрел «Касабланку», как я, влюбился в богартовскую манеру и стал подражать ему, пока подражание не стало второй натурой. А соответственно, когда я временами подражал дяде Чарли, то опосредованно подражал Богарту. Мне стало ясно, до чего запутанными могут быть подобные цепи имитаций. Все мы втайне воздаем должное Богарту, или Синатре, или Хемингуэю, или медведю Йоги, или Улиссу Гранту. И Стиву. Поскольку все бармены отчасти копировали Стива и все мы отчасти копировали барменов, «Публиканы» постепенно превратились в зеркальный зал, полный его отражений.

Я не остался до закрытия. Надо было собираться – самолет завтра утром. Я поцеловал дядю Чарли на прощание. Он ударил ладонью по стойке и ткнул пальцем мне в грудь. Я пошел по залу, пожимая руки, и в горле у меня стоял ком. Обнял Боба-Копа и Спортсмена, но они не были приспособлены для объятий. Словно обнимаешь два старых кактуса.

Держи нас в курсе, сказали они.

– Непременно, – ответил я, выходя за двери. – Непременно.

Глава 44. Мой отец

Мне до смерти хотелось выпить, но я не мог заказать алкоголь: отец не пил уже несколько лет, и мне не хотелось проявить неуважение, опрокинув у него перед носом двойной скотч. Мы сидели в углу ресторана, потягивая кока-колу, и я рассказывал про похороны Стива, и про отъезд из Нью-Йорка, и недавний визит к маме. Повидаться с ней было здорово, говорил я, но и неловко, потому что, пожив у мамы всего пару недель, я начал чувствовать себя дядей Чарли, отчего страдал и за себя, и за него.

Я не стал рассказывать отцу о долгом разговоре, который состоялся у нас с мамой, в котором я со слезами на глазах просил у нее прощения за то, что не смог хорошо заботиться о ней. Я рыдал у нее на груди, а она меня убеждала, что я и не должен о ней заботиться, и никогда не был должен, поэтому мне пора прекратить чувствовать ответственность за нее и найти способ позаботиться о самом себе. Мне хотелось выложить все это отцу, но я не стал, потому что красной нитью в моей истории проходило бы его исчезновение, а я по-прежнему старался избегать с ним этой темы.

Мы поговорили про Макгроу, который закончил университет в Небраске и переехал в Колорадо, жить в горах вместе с Джимбо. Я завидовал их дружбе, сказал я, и их свободе. Отец хмыкнул. Болтовней я отвлекал себя от мыслей о том, как прекрасно было бы сейчас глотнуть скотча, и старался не обращать внимания, что мой отец никак не реагирует. Он меня не слушал. Отец чистил ногти, крошил хлебный мякиш, разглядывал зад официантки. В конце концов он махнул ей рукой. Я подумал, что он все-таки ее ущипнет, но отец похлопал девушку по ладони.

– Можно мне двойной водки-мартини? – спросил он. – Полный бокал. С двумя оливками.

Я вытаращился на него.

– О! – сказал он. – Точно. Забыл тебе сказать по телефону. Время от времени я себе позволяю насладиться коктейлем. Видишь ли, стало ясно, что я не алкоголик. Да-да. И это хорошо. Когда у меня портится настроение, ну, изредка, я позволяю себе насладиться коктейлем.

Он повторял и повторял эту фразу, «насладиться коктейлем», вероятно, потому, что она звучала утешительно банально.

Поначалу я встревожился, но, насладившись половиной коктейля, отец начал наслаждаться и общением со мной. Стал реагировать. Слушал. Более того, давал советы, смешил меня, изображал забавные голоса. На моих глазах он превращался в другого человека, в парня из «Публиканов», и я предложил ему насладиться еще коктейлем. Черт, воскликнул я, обращаясь к официанте, словно это только что пришло мне в голову, думаю, я могу насладиться коктейлем тоже.

Неделю я лежал на диване у отца в квартире, читал его книги, курил его сигареты, слушал его шоу по радио. То было воплощение моей детской мечты – слышать его голос и знать, что, закончив, он придет домой. Мы пойдем поужинать, насладимся несколькими коктейлями, а поздно вечером, под ручку, вернемся назад. Будем слушать Синатру, засиживаться до рассвета, может, смотреть по телику повтор «Досье Рокфорда». Мой старик любил «Досье Рокфорда». По всей квартире были развешаны его старые рекламные фото, и я заметил, что на лучших из них он похож на Джеймса Гарнера[54].