— В половине первого эта новость была передана по радио. По городу скоро разойдутся вечерние газеты. Если вы не особенно горите желанием давать интервью по телевидению…
— Нет-нет, спаси бог! В таком случае я предпочитаю вашего усердного и молчаливого инспектора.
Он слегка поклонился и сказал таким тоном, словно они прощались после деловой встречи:
— Спасибо. Всего доброго, до свидания.
Кристер задумчиво посмотрел ему вслед. Он не представил надежного алиби, и многое в его рассказе следовало перепроверить. Кристер чувствовал, что последующие беседы будут проходить несколько жестче. Но сначала необходимо было дать возможность двум последним свидетелям, оставшимся в ателье, уточнить и дополнить те весьма странные показания, которые они дали ранее в присутствии Палле Давидсона и его магнитофона. Кристер решил допросить их одновременно и сразу же отметил какое-то скрытое напряжение, проходящее между ними, хотя оба они изо всех сил старались казаться спокойными и безразличными.
Ивонне Карстен уютно уселась в густавианское кресло, и светло-зеленый кафель печи создал своеобразный фон, который еще больше подчеркивал ярко-зеленые краски ее наряда, ее высокомерное лицо с иссиня-черными зачесанными назад волосами, изящные линии ее красивых ног, согнутых строго под прямым углом. Жак невольно нашел себе столь же характерный живописный фон, подтянув к себе зеленое бархатное кресло с высокой спинкой и поставив его перед темно-красной бархатной драпировкой на стене. Он же и подал первую реплику.
— Ты вспомнил меня или нет?
— И да, и нет, — сказал Кристер. — Я пытаюсь восстановить в памяти, как ты выглядел без этой бороды, потому что это было довольно давно.
— Двенадцать лет назад.
— Боже праведный! Тогда ты, наверное, еще ходил в коротких штанишках.
— Нет, мне было уже двадцать два, я учился в Старом Институте и часто занимался в Гуманитарной библиотеке. Ты тогда часто появлялся там в связи с расследованием убийства. В принципе, оно касалось людей, которых я знал только понаслышке, но все равно, это была жуткая история.
— А теперь…
— А теперь, — горько рассмеялся он, — Ивонне обвиняет меня, прямо или косвенно, в том, что я — убийца Вероники.
— Я никогда не говорила ничего подобного! — возразила ослепительная манекенщица. — Я сказала, что ты был здесь с ней вчера вечерам в девять часов, вот и все. И в этом я готова поклясться.
— А я говорю, что ты сбрендила. Это просто неприлично — утверждать такую злонамеренную чушь.
— Я думаю, — вмешался Кристер, — что мы попросим фрёкен Карстен описать, что именно она видела и слышала. Итак, вы своими глазами видели госпожу Турен и Жака здесь в ателье?
— Не-ет, — проговорила Ивонне, но продолжал» упрямо:
— Конечно же, я не могла их видеть, потому что он не открыл мне.
— Почему он — или кто-то другой должен был открыть вам дверь, когда у вас есть свой собственный ключ?
— А, ключ! Ну что вы, я не ношу его с собой — делать мне больше нечего, как таскать с собой в сумочке кучу тяжелых дурацких ключей.
— Если вас не пустили сюда — что же вы тогда видели?
— Машины.
Кристер имел неосторожность посмотреть прямо в ее широко открытые глаза и почувствовал, как его способность логически мыслить устремилась к нулю.
— Машина Вероники стояла возле ратуши, а Жак припарковал свою ниже по Шелегатан.
— Восхитительно! — воскликнул Жак. — Ты хочешь засадить меня в тюрьму за убийство, потому что видела две машины. Ты, которой в жизни не отличить «фольксваген» от «бентлей» и «вольво» от трактора. Ну-ка, быстренько, расскажи комиссару, какая у меня машина.
Она вскинула голову.
— Белая.
— Разумеется. Правда, весенним вечером на каждой улице Стокгольма можно без труда насчитать десяток белых матиц. Так какой же марки моя машина?
— Не знаю. Ты недавно купил новую.
— С двумя дверями? С четырьмя дверями? С наклонным задним стеклом? С багажником на крыше?
Он бомбардировал ее вопросами, на которые она не могла ответить.
— Я точно знаю, что это была твоя машина, — проговорила она упрямо. — Потому что, когда я увидела ее, я тут же выскочила из такси и помчалась сюда наверх.
— Такси? — переспросил Кристер. — Откуда вы на нем ехали?
— С площади Фридхемсплан. Мы были дома у Жака, сидели и разговаривали. А потом он взял и ушел, ни слова не сказав.
— Ни слова не сказав! В жизни не встречал человека, обладающего таким выдающимся талантом переворачивать все шиворот-навыворот.
Он расстегнул еще одну пуговицу на рубашке, как будто ему не хватало воздуха, и повернулся к Кристеру.