Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Тояма, пожалуй, нес на своих плечах тяжелейшую в стране ответственность – к 1848 году он разобрал, наверное, тысячи дел. Его награждали и наказывали, прогоняли и призывали вновь – и он все это пережил. Однако со временем дела стали давить на него, словно те камни, которые его подчиненные клали на ноги обвиняемому при допросах. Казалось, тяжелее уже некуда, но всегда находился следующий камень, а потом еще один. Нелегкий труд – днями напролет вершить человеческие судьбы.

Тояма стал брать отводы от дел для отдыха по несколько месяцев подряд[709], передавая обязанности и полномочия своему коллеге из северной части города. Затем один из его родственников, знаменосец, попался на том, что использовал громкое имя главы городского управления на рынке в Осаке при попытке получить кредит для закупки партии риса. Для Тоямы это было слишком унизительно, хоть он сам и не имел никакого отношения к преступлению. Он начал чаще болеть и в конце концов ушел в отставку.

Цунено была на десяток лет моложе Тоямы, но тоже старела и часто думала о развязке собственной истории. Ни у нее, ни у мужа не было наследников, которые позаботились бы о них в старости. Они с Хиросукэ обсуждали возможность усыновления[710] – и даже получили несколько предложений от столичных семей, но так и не смогли смириться с мыслью, что им придется принять в дом совершенно чужого ребенка. Иное дело родная кровь. Хиросукэ, по-прежнему избегавший прямого контакта с семьей Цунено, через брата обратился с просьбой к Гию. Быть может, он согласится отослать к Хиросукэ и Цунено свою дочь Отакэ? Казалось, после смерти Гисэна семье пора забыть старые обиды.

Если Гию и ответил, его письмо не сохранилось. Но как он мог отправить дочь в столицу, зная все то, что ему было известно о Хиросукэ? Видимо, он счел отчаянную просьбу своей сестры и ее мужа совершенно невыполнимой.

Примерно через год, в одиннадцатом месяце 1849-го, Гию умер[711]. Всю свою жизнь он провел в храме Ринсендзи. Вырастил пятерых детей. Совершил великое множество обрядов, читал сутры. Он воплотил все надежды отца, взяв на себя бремя его обязанностей. За пятьдесят лет он наконец сжился с той ролью, которая так мало давалась ему в юности, и умер, зная, что его старший сын Кихаку принял сан и теперь встанет во главе родного храма. По меркам своей семьи, своей деревни и своей веры, жизнь Гию во всем удалась. Письменные свидетельства о его долгах, внутреннем разладе, катастрофически неудачном первом браке, ссорах с братьями и сестрами – все это было давно погребено под горами рутинной переписки.

Для Цунено смерть Гию ознаменовала завершение их противостояния длиною в жизнь. Жизнь, в которой их роли были так же противоположны, как и их личности. Он – замкнутый, неуверенный, в вечной тревоге за других, погруженный в себя человек. Она – порывистая и упрямая. Когда он давил, она сопротивлялась. Когда она строила планы, он вставал на ее пути. Они причиняли друг другу немало боли, но ни один не желал уступить. Ни муж, ни Гисэн, даже ни мать, а именно Гию стал для Цунено абсолютно постоянной величиной в жизни, тем человеком, который воплотил в себе знакомый, надежный, спокойный и такой ограниченный мир – мир ее родного дома. Он был первенцем, мальчиком, тем малышом, который получил больше подарков, чем она. Когда она могла только ползать, он уже умел бегать. Когда ее обучали шитью, он уже был учеником, разбиравшимся в китайской поэзии. Он покинул дом, чтобы принять сан, когда ее отправили к первому мужу. Он взял на себя все хозяйство, оставшись навсегда в отчем доме, когда она из него сбежала. Он сохранял верность семейным принципам, когда она бунтовала. Он называл ее бессовестной, глупой, нелепой, вздорной, злой и упрямой эгоисткой, но в конце концов всегда сдавался, потому что она была сильнее и крепче верила в себя. Как ей отныне знать, кто она, – теперь, когда его не стало?

Она уже никогда не получит ответа на свой вопрос. Никогда в Эдо не придет письмо, написанное его изящным почерком. В конечном счете ни один из них не победил и ни один из них не смирился.

Родная провинция Этиго никогда не была еще так далеко.

Глава 9. Завершение дел и жизнь после смерти

Коммодор Мэттью Кэлбрейт Перри в январе 1852 года получил из Вашингтона телеграмму: «Будьте готовы принять командование Ост-Индской эскадрой»[712]. К такому повороту событий он точно не был готов. Перри успел поучаствовать в трех американских войнах – с Британией, Алжиром и Мексикой. Преследовал пиратов. Стал отцом десятерых детей. Едва не умер от желтой лихорадки. Получил ключ от города Нью-Йорка. Плавал через Атлантику, вдоль африканского побережья, по Средиземному морю. Но Тихого океана он не видел никогда.