Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Это письмо Хиросукэ отправил Кихаку – племяннику Цунено, тому самому мальчику, которому она когда-то посылала медные монетки. «Наверное, он уже совсем большой?» – спрашивала она Гию в своем давнем письме[729]. Но то было много лет назад. Теперь двадцатиоднолетний Кихаку уже принял сан и возглавил храм Ринсендзи. Свою тетю он не видел с детства. Получив весть от ее мужа, Кихаку написал вежливый ответ и вложил в письмо две мелкие золотые монеты, извинившись за то, что больше прислать не может[730].

Пока Цунено мучили то озноб, то жар, Перри и его команда находились на Маврикии[731] – небольшом острове с плантациями сахарного тростника, расположенном к востоку от Мадагаскара. За предыдущие месяцы корабли коммодора пересекли Атлантику и обогнули мыс Доброй Надежды. Маврикий представлял для экспедиции особый интерес. И не только потому, что портовое хозяйство на острове содержалось в идеальном порядке (Перри даже решил составить отдельный рапорт для Службы маяков США: им было чему поучиться у местных управленцев). Но главное – именно здесь, на Маврикии, где еще в 1835 году Британская империя отменила рабство, Перри мог увидеть и изучить последствия подобного шага. Без сомнения, он знал и обдумывал эту тему, которая являлась основной во всех политических дебатах его страны. Британцы сразу после отмены рабства начали ввозить на Маврикий рабочих из Индии, которые и заменили на плантациях невольников-африканцев. Из писем Перри известно, что результаты этого его впечатлили, поскольку плантаторам удавалось сохранять свою прибыль.

Наступила весна. Цунено продолжала уже много недель подряд страдать от озноба и боли, а американские суда медленно, но верно преодолели Индийский океан, сделали остановку на Цейлоне, а затем через Сингапурский пролив вышли к Кантону. Перри разочарованно отметил, что легендарный портовый город полон «жалких оборванцев», «грязи и нищеты»[732]. Сумевший отпроситься на берег юный помощник судового казначея вспоминал о Кантоне с большей теплотой. За несколько дней, проведенных в этом городе, он научился торговаться, познакомился с вкусной хорошей едой и даже запускал фейерверки с друзьями на улицах. «Китайцы, должно быть, считали нас демонами, вырвавшимися на свободу из ада!»[733]

Несколькими неделями позже умерла Цунено. Проболев больше трех месяцев, она, наверное, утратила счет дням. Возможно, даже не понимала, какое сейчас время года. В Эдо было самое начало лета – сезон глициний и кликов кукушек, бумажных вееров и москитных сеток, утиных яиц на лотках уличных торговцев и кукольной ярмарки в Нихомбаси[734].

Кто-то, знавший точную дату ее смерти[735] – шестое число четвертого месяца шестого года Каэй, – сообщил о ней семье. Цунено всегда говорила, что в старости хочет вернуться домой. Хочет умереть в окружении родных. Но она выбрала Хиросукэ – выбрала Эдо, – и для нее больше не было места ни в деревне Исигами, ни в храме возле Большого пруда.

Когда Цунено в первый раз отправилась в Эдо, будучи еще довольно молодой женщиной, она стала вести подсчеты – сначала в уме, а затем и на бумаге. Она записывала все: монеты, оставленные у дяди; вещи, отнесенные в заклад; жалованье, которое ей платили у разных хозяев; деньги, которые она задолжала за жилье смотрителю доходного дома; проценты, набежавшие по займам. Но среди этих сухих списков и расчетов можно встретить совсем другую бухгалтерию: в нее она вносила прибыли и убытки, не поддававшиеся количественной оценке. Свое желание увидеть Эдо – оно наконец сбылось в один ясный день поздней осенью. Свое унижение позже, когда ей пришлось узнать правду о своем попутчике и остаться ни с чем после того, как он бросил ее. Свою усталость в доме первого хозяина и свое разочарование от этой первой работы. Свое чувство восторга, которое вызывали в ней новая еда, масло для волос, серебряные тяжелые монеты, знаменитые имена в театральном квартале. Свои надежды на брак с человеком, которого выбрала сама, – и свой гнев, возникавший из-за его поведения. Свое негодование, когда Гисэн фактически отрекся от нее, и свое сожаление о его смерти. В конечном счете получалось: она обрела город и потеряла провинцию; обрела мужа и потеряла семью; обрела некоторую независимость и потеряла возможность иметь собственных детей.

Быть может, в последний раз отложив кисточку для письма, Цунено подумала, что все-таки она осталась в выигрыше.

В соответствии с тем календарем, по которому жил Мэттью Кэлбрейт Перри, Цунено умерла в пятницу 13 мая 1853 года. Тот день эскадра провела в Шанхае – команда находилась там уже довольно долго, и за это время коммодор успел поменять флагманский корабль. Он отказался от любимицы «Миссисипи» в пользу фрегата «Саскуэханна» – тоже колесного парового судна, но более вместительного. Оба корабля Перри собирался вести к берегам Японии, а по пути к ним должны были присоединиться парусные фрегаты «Саратога» и «Плимут». В итоге под его командованием будут четыре военных корабля – вполне достаточно, чтобы устрашить японцев.