Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

В Шанхае у Перри было время ознакомиться с политической ситуацией в Восточной Азии. Китай сотрясало восстание тайпинов. И в личном судовом журнале Перри появилась новая запись: «Не будет преувеличением предположить, что все эти внутренние волнения представляют собой в положении восточных народов лишь начало каких-то больших перемен и что перемены эти связаны с поразительными достижениями англосаксонской расы»[736].

Прежде коммодор скептически относился к мессианским порывам соотечественников; однако теперь ему самому виделась грядущая «революция, которая низвергнет деспотизм, ныне царящий на Востоке, и заменит его иными формами правления, более сообразными духу и мысли нашего времени». Очутившись в Японии, как полагал Перри, он лишь подстегнет исторический процесс и выведет отсталую страну из сумерек прошлого.

Следующий день и почти всю следующую ночь его корабли пополняли запас угля. Наконец эскадра вышла в море и взяла курс на Японские острова.

После смерти Цунено кто-то должен был известить родных и знакомых, организовать похороны и взять на себя дела, связанные с поминовением. Вероятно, службу провели в Токухондзи или Кёсёдзи – одном из тех храмов, с которыми теснее всего была связана жизнь Цунено. Однако ни Хиросукэ, ни Кихаку не сохраняли записи и не поддерживали переписку с тем же усердием, что Цунено и Гию. Случившаяся пятью годами ранее смерть Гисэна осталась запечатленной в письмах и даже бумагах, связанных с расходами на похороны. О смерти Цунено едва сохранилось лишь само упоминание этого факта. В архиве Ринсендзи уцелел маленький листок с датой ее смерти, возрастом и посмертным именем[737]. В загробной жизни она должна была зваться «Мудрой, Блистательной, Искусной и Покорной Женщиной». Покорная. Таковой оказалась ее последняя метаморфоза.

Хиросукэ вполне мог прожить еще десятка три лет. Быть может, он снова женился. Возможно, окончил свои дни на службе у очередного господина или умер в полном одиночестве в убогом доходном доме. В конце концов, он мог вернуться в Этиго, как они планировали вдвоем с Цунено и как он обещал ей. Он мог прожить и так, и иначе, а мог вообще скончаться вскоре после жены – как бы то ни было, никаких следов его дальнейшей судьбы не осталось.

Пока Цунено жила рядом, это заставляло Хиросукэ браться за кисть, так как иногда требовалось писать ее братьям, в связи с чем он хоть что-то оставил после себя. Но существует его совершенно живой образ благодаря письмам самой Цунено. В них он строил планы и плел интриги, он спал и ел, заговаривал ее льстивыми речами, злил безумными выходками. Он изменил ход ее жизни, а взамен она сохранила его имя – и оно сумело выжить. Хиросукэ фигурирует в архивных документах храма Ринсендзи как муж Цунено и полноценный персонаж с собственной историей.

Ее смерть оставила его где-то на дальнем берегу этой истории. Хиросукэ даже не догадывался, что оплакивать ему надо гораздо большее, чем смерть своей жены. Без Цунено его ожидало полное забвение.

Сорок девятый день после кончины Цунено – день поминальной службы – пришелся на середину лета, 1 июля по западному календарю. Пока дух Цунено витал между этим миром и тем, который уже ждал ее, кто-то читал молитвы и пел гимны – было ли это в Эдо или в Этиго, кто знает… Упоминаний о службе не сохранилось.

Коммодор Перри со своей командой тоже оказался в пограничном пространстве. Американские моряки высадились в королевстве Рюкю, вассальном государстве империи Цин, находившемся под военным контролем Японии[738]. Перри понимал так: острова Рюкю являются «японской колонией»[739], поэтому за ним по пятам ходят японские соглядатаи. После долгих и упорных переговоров он все-таки сумел достучаться до регента Рюкю, которым оказалась вдовствующая королева – с ней он и встретился в ее дворце. Коммодору пришлись по нраву островные пейзажи и кухня; менее благоприятные впечатления сложились у него о чае, так как был он «совсем некрепким, и к тому же подавался без сахара и молока»[740], и местных жителях, поскольку были они «лживы и бессовестны»[741]. Намного больше ему полюбились острова Бонин[742], напоминавшие Мадейру – атлантический виноградный рай. Однако его команде понравились люди, с которыми им удалось встретиться[743], а красоты Рюкю вызвали неподдельный восторг. Когда матросам понадобилось осмотреть днища и они стали нырять под корабли, то их глазам предстал настоящий подводный сад: живые кораллы и разноцветные юркие рыбы[744].