Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Квартал Сумиёси-тё, где Цунено работала в доме, принадлежащем Иваю Хансиро V, слился с более крупным кварталом под названием Кукольный город[800]. В первые годы новой эры сюда переехал известный храм, взявший на себя ту роль, какую прежде играли стоявшие здесь кукольные театры и театры кабуки, – привлекать гуляющую публику. Одно время на этих улицах кипела самая бойкая торговля во всем Токио. На гравюре 1880-х годов можно увидеть главную достопримечательность, как бы венчавшую славу этого района: высокую кирпичную трубу, выпускающую дым, который плыл над головами покупателей.

Квартал Гиндза, где служил любимый наниматель Цунено, изменился до неузнаваемости[801]. Его уничтожил почти дотла пожар 1872 года; кстати, в этом пожаре сгорел и отель «Хотэрукан» в Цукидзи. В лучших традициях столичного благоустройства новые градоначальники воспользовались бедствием для очередного эксперимента и превратили Гиндзу в квартал с широкими улицами, мощеными тротуарами, газовыми фонарями и кирпичными домами со стеклянными окнами. Токийские художники-граверы пришли в восторг – еще одна достопримечательность – и начали изображать Гиндзу как многолюдный район, где по мостовым ездят конные экипажи и бегают рикши, где прогуливаются франтоватые мужчины в кимоно, но в котелках и с черными зонтиками. В действительности новые дома оказались тесными и сырыми, и желающих переехать в «кирпичный город» было немного. Даже знаменитые просторные улицы оказались не очень удобными из-за худосочных молодых деревец, торчавших аккуратно посреди дороги. Тем не менее квартал Гиндза стал важным символом того, чем однажды может стать этот город.

Провинция Этиго тоже изменилась. Несколько деревень, включая Исигами, слились и образовали новую деревню Мэйдзи, названную в честь императора. Кихаку обратился к местным властям за разрешением изготавливать саке[802] и пожертвовал четырнадцать йен на строительство начальной школы[803]. Мальчики и девочки нового поколения теперь учились вместе по общей программе. В юности Кихаку изучал то же, что его отец и дед. Когда-то ему велели добавлять к имени название родной деревни и провинции. Но его внуки научатся называть себя японцами, жителями префектуры Ниигата.

В Такаде в 1886 году открылась железнодорожная станция. Оттуда к 1894 году отправлялось ежедневно в Нагано, через горы, по шесть поездов[804]. Те дни, когда женщины шли тайными тропами в обход заставы Секикава или тихонько проскальзывали через собачий лаз, остались в прошлом. Миновало всего несколько десятилетий, и путешествие, которое отняло у Цунено десять дней, обошлось так дорого и принесло столько горя, стало занимать очень долгий один день в пути вместе с пересадкой. Билет стоил около двух йен. Поезд прибывал в Токио на новую станцию Уэно, что находилась недалеко от храма Кёсёдзи, куда Цунено когда-то пришла к умирающему брату.

Цунено могла бы все это застать. Мацуо Тасэко, та самая поклонница императора, умерла в 1894 году. Она еще успела увидеть, как ее внуки обзаводятся своими семьями и начинают взрослую жизнь. Девочкам того поколения – рожденным в 1868 году и позже, когда уже пал сегунат и восстановилась власть императора, – достался в наследство совершенно иной мир. На первый взгляд их жизнь почти не отличалась от той, какую вели их бабушки и матери: они также хлопотали по хозяйству, смотрели за детьми, работали в полях, нанимались в служанки, стирали и стряпали. Но изменились их устремления, так как открылись новые горизонты. Некоторым из этих девочек суждено было первыми поехать за границу, первыми поступить в университеты, первыми опубликовать мемуары и отправиться в лекционные турне. Среди них была и дочь самурая из провинции Этиго, ставшая знаменитой американской писательницей. Она родилась в 1874 году в одном из призамковых городов Снежной страны, очень похожем на Такаду – место, которое Цунено знала очень хорошо, – а умерла в 1950 году в Нью-Йорке, где преподавала японский язык в Колумбийском университете. Ей казалось, что жизнь ее поколения вместила в себя сотни лет[805].

Цунено не дожила до этих дней и не оставила после себя потомства. Ей не суждено было приветствовать[806] внучку после уроков, поправлять бант в ее волосах, забирать из ее рук книжки и расспрашивать ее обо всем, что та узнала сегодня. Слушать про императора на белом коне, про страны мира, про то, как просто пользоваться почтовыми марками, и про такую волшебную штуку, которая называется телеграф. Ей не суждено было, склоняясь над низким столиком и бережно держа в почти негнущихся пальцах импортную чайную чашку, слушать внучкин щебет про одноклассника, который дразнится, или про подружку, которая нечаянно пролила ее тушь на парту.