Как ей сейчас не хватало Арка среди бесконечной грязи и ругани - Арка с его широкими и светлыми улицами, свежими после утренней поливки, воздушными зданиями из металла и стекла, прохладными садами, укрытыми от жаркого солнца сияющими куполами, и тёплыми, шершавыми на ощупь ступенями Великой Библиотеки. С тех пор, как одиннадцать лет назад Седьмая покинула свой бак, у неё ни разу не возникало сомнений в том, что из всех человеческих стремлений стремление развиваться телесно и духовно является наиболее целесообразным. Красота и гармония - вот главное в жизни: об этом в один голос твердили все исследования, и перфекте до этого момента просто не могло прийти в голову, что есть существа, для которых эти вещи не только не являются основополагающими, но и вообще не имеют значения.
Но конгары были именно таковы. Они не стремились к красоте и гармонии, предпочитая менее отвлечённые понятия. Жратва и насилие - вот что без остатка заполняло их жизнь. И где- то в этом безумном, лишённом логики мире, потерялась Восьмая - беззащитная, хрупкая, такая живая, такая ранимая...
- А вот и я! - раздался сиплый спросонья голос. Перфекта обернулась и увидела Гиркаса. В левой руке он держал верёвку, другой конец которой был привязан к лодыжке Конкаса, его ассистента.
- Представляете, каков мерзавец! - Дун Сотелейнен пнул Конкаса по коленке. - Сбежал от меня в конгарский квартал и напился там со шлюхами! Вот тебе, паразит!
И снова пнул Конкаса, на этот раз в живот. Перфекта оглядела Гиркаса с ног до головы: так и есть - пил.
- Я обещала вам пять тысяч драхм, - сказала она ледяным голосом. - Теперь получите четыре.
- За что? - не понял Гиркас. - Что я такого сделал?
- Вы хотите получить три?
- Всё, молчу, - быстро сообразил Гиркас. - Скоро поедем- то?
- Не знаю, - сказала перфекта, вновь принимая невозмутимый вид. - Когда проснётся экскурсовод.
- Пойдёмте к автобусу, - предложил Гиркас, - а то лучшие места упустим.
- Я хочу у окна, - потребовал Конкас. - Я всегда у окна езжу!
- Хрен тебе, - сказал Гиркас. - Пущу, если в задницу меня поцелуешь!
- Сам целуй!
Слушая их перепалку, перфекта вдруг поняла: единственное её желание сейчас - даже не возвратиться в Арк. Всё, чего она хочет, чтобы эти два дегенерата заткнулись. Чтобы справиться с раздражением, Седьмая принялась рассматривать остальных участников сафари.
Публика у автобуса собралась разношёрстная. Туристы с фотоаппаратами, мелкие служащие, новотроянские солдаты в увольнении, женщины и дети - все обсуждали предстоящую поездку. Неподалёку от основной группы стоял высокий строгий мужчина в глухом чёрном костюме и с крохотными очками на носу. Приглядевшись к нему, перфекта с удивлением заметила у него на шее белый воротничок. Что, во имя всех принципов Арка, здесь нужно священнику?
- В прошлый раз хорошо получилось, - говорил турист в панаме и с охотничьим ружьём. - Подъехали к самому Торакайскому холму, а там народу, ясное дело, погуще - вот и постреляли по румбаям. Я лично троих зацепил. Всё моя красавица, - погладил он ружьё. - У Тромсена с дзирайским вождём уговор, тот ему за каждого румбая платит. Десять штук маракчи, жить можно.
- Поначалу меня подташнивало, - рассказывала подругам белокожая блондинка в сарафане. - Всё- таки война - это ужас! А потом, как в пятый раз поехала, привыкла. Ну, лежат они мёртвые - и пусть себе лежат. Зла они никому не делают, так ведь? Да и вообще: может, им мёртвыми лучше быть, чем живыми. Жизнь- то у них паршивая, не стоящая жизнь!
А для детей сафари уже началось. Трое ребят постарше - два мальчика и девочка - выбрали себе роль землян. Быть конгаром выпало малышу лет пяти. Один старший мальчик наставил на него палец и крикнул "пиф- паф!", а другой подкрался к малышу сзади и принялся его щекотать. Под одобрительный смех взрослых к ним присоединилась девочка. Малышу было весело: он хихикал, закрывал ладошками подмышки, не давал схватить себя за пяточки - одним словом, не придавал никакого значения тому "пиф- паф!", которое означало, что он, играющий роль конгара, убит.
Забрав у Гиркаса билет на сафари - из опасения, что он может его потерять, - Седьмая подошла к священнику.
- Что вы здесь делаете, святой отец? - спросила она.
Священник, погружённый в собственные мысли, вздрогнул от неожиданности. Несмотря на чёрный цвет, невзирая на торчащий крючком нос, вблизи он не выглядел ни строгим, ни суровым. Глаза у него были, как у спаниеля: умные и добрые. Сначала он глядел на перфекту настороженно, но лицо её, свежее, открытое и доброжелательное, развеяло его опасения.
- Жду начала этого постыдного зрелища, дочь моя, - ответил он. - Надеюсь, вы позволите мне вас так называть: "дочь моя"? Я уже немолод, и мне тяжело переучиваться. Это воротничок меня выдал, да?
Седьмая кивнула...