НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33

Герой романа, нумер Д-503, свято верит в официальные догмы, но смутно ощущает неестественность, ирреальность существования личности в его обществе, недаром он, как математик, все время задумывается над тайной числа i — корня из минус единицы, чего-то такого, чего не может и не должно быть, но тем не менее оно есть и нагло высовывается в различных математических выкладках. Эта величина может служить символом — в жизни современного человечества немало иррационального, бессмысленного, однако процветающего и даже агрессивного.

Конечно, панорама вышагивающих нумеров — гротеск, преувеличение. Но такое ли оно сильное, это преувеличение? Щедрый на выдумки XX век не раз преподносил нам схожие сюрпризы. Признаки замятинского Города есть везде, где подавляется личность, порабощаются умы, торжествует интеллектуальный и физический террор, а люди низводятся до состояния скота, которого пытаются обучить отзываться на звон колокольчика. Разве мы не видели, хотя бы на кинопленке, охваченных пароксизмами восторга обывателей на улицах и целые нации, преисполненные обожания к своему, как он там именуется у Замятина, ах, да — Благодетелю? Разве не было множества освенцимов, где инакомыслящие перевоспитывались посредством крематориев? Разве мы не знаем, что творили с собственным народом «красные» кхмеры, для которых отдельная личность и вправду стала пустой арифметической величиной. «Арифметически-безграмотную жалость знали только древние; нам она смешна», — философствует герой Замятина за полвека до Пол Пота и Пиночета.

Но было бы лицемерием указывать пальцами только на другие страны. Больно об этом говорить, но ведь были и у нас концлагеря, массовые репрессии и другие преступления, порожденные тем, что впоследствии стали называть культом личности.

И разве все это действительно не страшно? Разве подобные «издержки» не заслуживают самого страстного, самого звенящего обличительства? Разве литература не должна поднимать людей на борьбу против обездушенности, против оболванивания, против оскопления?

Но какое отношение имеют преступления сталинизма к подлинному социализму, к той высокой и святой мечте о совершенном, гуманном обществе, мечте, которая собрала под свои знамена миллионы людей? В усилиях по осуществлению этой мечты, тем более в нашем нынешнем стремлении очистить социалистическое движение от всего, что искажает его смысл и цель, талантливый русский, но умерший на чужбине писатель Евгений Замятин — наш прямой союзник.

У романа и его автора сложилась совсем не простая судьба. От кого скрывать: в течение шести с лишним десятилетий роман «Мы» был, пожалуй, чуть ли не главным козырем в руках антисоветчиков. Смотрите, кричали они, вот он, коммунистический рай в натуре, вот он, коллективистский идеал в законченном виде!

А как реагировали мы на эти крики? Мы защищались, но, как мне кажется, не лучшим образом. Да, подтверждали мы, «Мы» — действительно антикоммунистический роман, только коммунизм изображен в нем в карикатурном, искаженном обличье…

Роман «Мы» был написан в 1920 году, но у нас никогда не публиковался. Появившиеся за рубежом переводы вызвали бурное негодование. В выражениях не стеснялись: и роман Замятина приравнивался к контрреволюционной вылазке. Ярлык, прикрепленный к книге в те годы, без изменений, почти что слово в слово воспроизводился до последнего времени.

Что же такое случилось сегодня? Почему мы печатаем этот роман? Он что, перестал быть антикоммунистическим? Как это ни парадоксально, он никогда им не был.

Задумаемся, не слишком ли легко мы согласились, будто в романе изображен пусть в искаженном виде, но именно социалистический строй? В самом тексте ни слова о социализме нет, а изображенный у Замятина режим — это, по сути, диктатура фашистского толка, как ее ни называй, дело ведь не в названии. Кровавый полпотовский режим прикрывался социалистическими лозунгами, но было хоть что-нибудь подлинно социалистическое в обезумевших палачах? И было ли хоть что-нибудь социалистическое в бериевских концлагерях? Кощунственно даже в мыслях соединять такие полюсы. Не мы ли первые должны отречься от той усовершенствованной казармы, которая изображена в романе, не нам ли надлежит возглавить борьбу против нее? Разве Октябрьская революция совершалась не для того, чтобы дать человеку самые широкие, самые демократические права, какие только могут существовать?