Няня [litres]

Не представляю, откуда взялся букет. Уверена, что мать никогда в жизни не принесла бы лилии на могилу отца. Стало быть, здесь побывал кто-то другой. Посетитель явно не знал отца так хорошо, как знала его мать. Сжимаю в кармане портсигар. Неужели Ханна?..

– Мне пора, – бросаю я викарию. – Благодарю вас.

Он останавливается в створе ворот и молча наблюдает, как я иду к машине. Уезжаю, вцепившись в руль обеими руками. На крутом повороте «лендровер» вдруг заносит, и я едва успеваю выровнять машину и не улететь в кювет. С бьющимся сердцем жму на тормоза так, что глохнет двигатель.

Придя в себя, завожу мотор и продолжаю путь. Теперь я предельно осторожна. Нервы ни к черту… Поеду домой и расспрошу Ханну об истории с портсигаром.

Вхожу в дом, преисполнившись решимости немедленно устроить Ханне допрос, и тут же встаю как вкопанная. Что это за музыка? На какой-то миг отдаюсь во власть дикой фантазии: отец жив! Мелодия, как в детстве, доносится из его кабинета. Звучит его любимое сопрано – ошибиться невозможно. Знакомая ария… Голос певицы взмывает вверх подобно элегантному шлейфу дыма и закручивается в спирали эха под изысканной лепниной потолка.

Дверь кабинета приоткрыта, и я толкаю ее внутрь. Мать, баюкая больную руку, сидит лицом ко мне в кресле с высокой спинкой. Заметив меня, она почти незаметно качает головой, но я решительно распахиваю дверь настежь. За письменным столом отца, положив руку на старый гроссбух, восседает Ханна. Простенькая обложка, зато рукописное название говорит само за себя.

Каталог произведений искусства собрания Холмов.

– Только посмотри, что нашла твоя мама! – восклицает Ханна.

– О, прекрасно!

Почему она сидит за отцовским столом? Моя душа вдруг переполняется тревогой. Атмосфера в кабинете какая-то странная, неправильная. Перевожу взгляд на мать, но та уставилась в окно. Она явно напряжена. Похоже, между ними что-то случилось.

– Понимаю, что ты не горишь желанием принять участие в той афере с подделками, о которой тебе рассказали, – усмехается Ханна, – однако настало время для откровенного разговора. Присаживайся.

Я стою, не зная, на что решиться.

– Джослин, да сядь же, в самом деле!

Опускаюсь в кресло напротив стола, и Ханна обращается ко мне, словно к неразумному ребенку:

– Знаю, что ты не хочешь связываться с преступной схемой, однако мне сдается, что ты делаешь неверный шаг. У меня есть одна идея. Сейчас расскажу, как мы будем действовать, только выключи, пожалуйста, музыку.

Нажимаю на кнопку, и в комнате воцаряется гнетущая тишина. Ханна ставит на стол старомодный кассетный плеер.

– Не смей! – стонет мать, а Ханна улыбается.

– Тихо, Вирджиния! Итак, Джослин, прослушай запись внимательно.

Мать сидит опустив голову. Няня откидывается на спинку кресла, и мое беспокойство растет.

– Что это за пленка?

Ханна прикладывает палец к губам, и несколько секунд из кассетника доносятся лишь помехи, а затем пробивается мужской голос. Отец! Такое впечатление, что он находится с нами в одной комнате.

«Неужели это ты?» – спрашивает он.

«Да, – отвечает женщина. – Это и правда я».

– Это твой голос! – поворачиваюсь я к Ханне.

– Тс-с! – шипит она и прибавляет звук.

Записанный на пленку разговор заполняет отцовский кабинет. При каждом слове папы в мое сердце словно вонзается острая игла. Мать по-прежнему отводит глаза.

«Но как ты?..»

«Ты хотел спросить – разве может покойник ожить?»

«Когда я последний раз тебя видел, ты была… э-э-э… в плохом состоянии».

«Ты всегда был мастак недоговаривать, Александер».

«Мы так переживали, когда ты… э-э-э… исчезла».

«Ты имеешь в виду – когда вы сбросили мое тело в озеро?»

Мне становится нехорошо, и все же я продолжаю слушать. Просто невероятно! Мой отец – убийца? Или он лишь пытался убить Ханну? Если пытался – значит, ничего не вышло, иначе она здесь не сидела бы. Но… вдруг эта женщина – вовсе не Ханна? Бред какой-то!

Смотрю на мать, но та с бесстрастным лицом замерла в кресле. Тем временем записанный на пленке разговор продолжается. Ханна играет с отцом, как кошка с мышкой, а тот тщетно пытается взять себя в руки.

«Неужели ты меня не любил, Александер?»

«Я люблю Вирджинию».

«Не любил даже в те минуты, когда мы делили с тобой постель?»

«Боюсь, я не хочу отвечать на этот вопрос».

– Не могу это слушать!

Мне плохо, я полностью опустошена. Мой папа никогда не закрутил бы роман с Ханной! Только не с ней! Ханна принадлежала мне, а не папе. Папа тоже принадлежал только мне. Неужели у них были отношения? Немыслимо! Все, во что я верила, пошло прахом. Меня предали!

Отец в жизни не причинил бы вред другому человеку…

Вновь оборачиваюсь к матери. Смотрит в сторону… Меня мучают мысли о портсигаре в ящике туалетного столика Ханны и свежие цветы на могиле отца, которые мать никогда не выбрала бы.

– Слушай дальше! – призывает меня няня.

Пленка продолжает крутиться. Голос Ханны на записи требует от папы денег в обмен на ее молчание о том, что произошло той ночью. Растерянный отец сперва пытается спорить, но Ханна становится все уверенней, и вот он уже ее умоляет.