Няня [litres]

Хотела сегодня выехать в город, так как дома оставаться невмоготу, однако переживаю, как поведет себя «лендровер». Дошла до точки – испытываю машину на подъездной дорожке, проверяю тормоза. Вроде бы работают нормально, а с другой стороны, вдруг Ханна додумалась повредить какую-то иную систему в автомобиле? Джефф осматривал «лендровер» совсем недавно, и мне совестно просить его сделать это еще раз. Пожалуй, садовник решит, что я схожу с ума. Лишившись остатков мужества, проскальзываю обратно в дом, словно поджавшая хвост собака.

Возвращается с работы Джослин, и я предпринимаю новую попытку завести разговор насчет синяков Руби. Дочь не желает меня слушать: сердится, просто кипит от злости.

– Я сама поговорю с Руби, – заявляет она. – Не хочу, чтобы ты снова поднимала эту тему. У нас и без того есть что обсудить.

Итак, Клеменси проболталась…

– Не собиралась тебя вовлекать, – настаиваю я. – Это была не моя идея.

Пытаюсь объяснить дочери, что все началось с той беды, в которую нас втянул ее отец, что Фавершем привлек ее без моего согласия, однако Джослин меня не слышит. Она разражается гневной тирадой, обвиняя во всем исключительно меня: я, мол, то самое дурное семя, от которого все несчастья, и афера с картинами – лишь еще одно тому доказательство.

Я в полном шоке.

Ведь моей вины тут нет! Да, я стала преступницей. Признаю. Но начал-то все Александер!

Впервые я узнала о нашем бедственном финансовом положении вечером в саду, где мы с мужем сидели перед сном. Кроны дубов вонзались в сумеречное темно-синее небо, на заборе уселась сова, осматривая просторные луга. С озера доносились тихие всплески, из мезонина звучала колыбельная: Ханна укладывала Джослин спать.

– Все-таки наша дочь уже не младенец, чтобы каждый вечер петь ей колыбельные, – поморщился Александер.

– Ханна настаивает, что это привычный для нее ритуал. Она говорит… – Я невольно добавила в голос мерзкую нотку, пародируя няню: – Тихая песня и сказка на ночь делают сон ребенка беззаботным.

– Вряд ли мы можем попросить Ханну брать уроки пения…

Я захихикала, а муж приготовил нам джин с тоником. Алкоголь всегда пробуждал в нем чувство юмора.

– Что ж, если с занятиями по вокалу не получится, можно просто попросить ее прикрыть окно, – продолжал острить он, но шутка показалась мне не самой смешной.

– Сейчас слишком жарко, дорогой.

– Ладно, я просто пошутил.

– Прости, не поняла.

Воспитание дочери было для меня больным вопросом, и я пыталась проявить свой материнский инстинкт при любой возможности. Смысла в этом уже не было, так как Ханна к тому времени принимала большинство решений самостоятельно, а я же кусала себе локти: дочь меня ненавидела. Невозможно было закрыть на это глаза, поскольку каждый день приносил с собой новые доказательства. Я постепенно приходила к убеждению, что мать из меня получилась отвратительная. А как иначе, если ребенок меня настолько презирает?

Александер бросил взгляд на открытое окно детской.

– Давай прогуляемся, – предложил он.

– Сейчас?

– Да-да.

– Куда пойдем?

Я сбросила туфельки и двинулась вслед за ним босиком через лужайку.

Добравшись до лодочного ангара, Александер распахнул дверцу. У причала покачивалась деревянная лодка; весла аккуратно лежали на дне. Чиркнув спичкой, муж зажег маленькую керосиновую лампу, достал из сундука одеяла и хорошенько их встряхнул. Положил на причал у борта лодки. Я напряглась. К тому дню мы не были близки уже несколько месяцев. Слабенький свет лампы льстил Александеру, скрывая залегшие под его глазами глубокие тени. До приезда в Лейк-Холл он проводил неделю за неделей за работой и на бесчисленных вечеринках. Собственно, поэтому мы и уехали за город – надо было восстановиться.

Он присел, и я примостилась подле него, придвинувшись как можно ближе, так, что наши бедра соприкоснулись. Повернувшись к мужу, я нежно положила ладонь ему на щеку, и он накрыл мои пальцы своей рукой. Я приподняла голову и закрыла глаза, однако о близости Александер даже и не думал.

– Джинни, – пробормотал он, и я, убрав руку, посмотрела ему в лицо. – Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Я была жестоко разочарована. О чем можно мечтать в браке, особенно в таком возвышенном, как наш? О том, чтобы годами сохранялась тяга друг к другу, чтобы было желание, чтобы сердца бились в унисон…

Я быстро взяла себя в руки. Показывать дурное расположение духа – не лучший ход. Мужчинам подобное поведение не нравится.

Александер толкнул лодку ногами, затем поймал ее за борт. В тесном пространстве ангара шумно плеснула вода, и на мелких волнах зарябил свет нашей лампы, отбрасывая отблески на стены и потолок.

Все признаки того, что мы в опасности или на грани какой-то серьезной потери, были налицо.