Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

— Что?! — она пошла красными пятнами, задохнулась от гнева и вскочила. — Да как ты смеешь?! Ты кто вообще такая, чтобы мне подобное говорить?! Почему вообще позволяешь себе в подобном тоне со мной разговаривать?! Мне плохо было! У меня мама дома сидит и волнуется, звонит и ждет результатов! А вы… вы издеваетесь тут все! А ты что смотришь?!

Кристина Семеновна крутанулась ко мне, и карие глаза полыхнули злостью:

— Коне-е-ечно, вам тута говорить легко, хамить можно, пока сами здоровые и родственнички такие же. Своих-то поди лечите, не отказывается. Я бы посмотрела, как вы забегали да заухмылялись бы, если б кого из ваших родных на скорой привезли!

Привезли.

Понедельник, вторник… Димка в коме уже двое суток.

На два этажа выше и в соседнем корпусе, и Кристину Семеновну я ненавижу до удушья, до дрожи, до высшей точки, о существовании которой я не подозревала.

Не выдерживаю.

Сбегаю, взлетаю на второй этаж терапии и Татьяна Сергеевна, тревожно вглядываясь в мое лицо, отправляет меня спать.

Шестой час утра.

Ровно в шесть скорая разорвала утреннюю тишину мигалками, заставила вздрогнуть и с продавленного дивана в сестринской, путаясь в тонком пледе, скатиться.

И Лилиану Арсентьевна я увидела выходящей из кабинета, она зевала, закрывала дверь не глядя, щурилась сонно и на мой вопросительный взгляд ответила, убирая телефон:

- В хирургию привезли, что непонятно. Сказали подойти.

— Можно с вами?

Я вызывалась сама, ибо со сном вышло туго и мысли о Димке спутались с выкриками умирающей Кристины Семеновны.

— Может спать?

— Не могу, — я призналась и взгляд под ее пытливым отвела.

— Тогда пошли, Дарья Владимировна.

Переход, коридоры, и приемный покой хирургии встретил холодом, утренним и свежим, от которого я невольно поежилась и очередного умирающего, что лежал на каталке, заметила не сразу.

Сначала услышала.

Он стонал пронзительно, и в смотровую Лилит меня не пустила, оставила в коридоре.

Ненадолго.

Пациент вышел сам и мне подмигнул, рассмеялся и к лестнице для страдающего от острой и жуткой боли в эпигастральной области рванул излишне резво.

У меня же округлились глаза, и на вышедшую из кабинета Лилит я посмотрела в состоянии крайнего шока:

— А… что это было?

— Сигареты, — она ответила заторможенно, и странное выражение ее лица и голос пониманию не поддавались.

— Сигареты?

— Да, друг на четвертом лежит и у него сигареты закончились, а этот пообещал привезти. Ну и вот…

Привез.

Бесплатно.

— …такси же стоит денег, да? Почему в сотне своих историй ты ни разу не рассказал что-то подобное? Не ты, не па. Вы сводили к иронии и шуткам, говорили, но не сказали, что, когда видишь сам… это другое. Как с паллиативкой, помнишь? Тысячу раз с начальной школы показывали фотографии из концлагерей, где от людей одни кости, обтянутые кожей, и только раз я увидела такое вживую.

Но запомнила гораздо… ярче.

И неделю после этой паллеативки не могла улыбаться, отмыться от призрачного запаха безнадежности.

У которой свой, специфичный, страшный запах.

— …и эта… Кристина говорила, что мы пили чай и не хотели идти… Лилит всю ночь не отходила от Архипыча. У него каждое утро приходит жена с букетом васильков и крынкой молока. Где она берет парное молоко в мегаполисе, Димка? Она тоже всегда улыбается, и вчера принесла рисунки от правнучки, которой Архипыч еще обещал качели во дворе сделать, горку зимой… Я делала, выполняла и думала… думала, что невозможно, неправильно, если он умрет, точнее нет, не неправильно. По статистке каждый пятый, но он ведь горку еще обещал и качели, и кому тогда Аида Фридриховна стала бы молоко парное приносить? Как бы ей Лилит об этом сказала? Как вообще говорят… такое? Ты от нас скрывал, но год назад, семнадцатого февраля. Твоя первая самостоятельная операция и к родственникам выходил ты. Знаешь, я теперь понимаю, что я, как ты… не смогу. Я вообще больше не могу…

Слезы соленные, горячие.

Катятся, а ветер сушит, стягивает противно кожу.

— Может все эти высокопарные речи справедливы и в мед только по призванию, по стремлению души и сердца, а не потому, что образование качественное, работа всегда найдется и в жизни пропасть не даст? Может мне уйти, пока не поздно? Я ведь, правда, ее ненавидела, я была готова убить и этот урод тоже. Сигареты… Во мне нет сострадания и желания помочь таким…

Скорее, я готова придушить их сама, отойти в сторону и понаблюдать как медленно и мучительно… некрасиво, но…

— Ты меня осуждаешь, да? И Кирилл… он ведь тоже не поймет. Я вас всех разочарую, но я не могу больше так. Я устала, КилДиБил…

И только сейчас осознала, как огромно то место, что Димка занимает в моей жизни.

Набегу записанные голосовые, фразы ни о чем, идиотские мемы, песни, разговоры по дороге, что б не скучно. Оказывается, общались мы гораздо чаще, чем я считала.

Постоянно.

И сейчас постоянно я ощущаю пустоту.

Черную дыру, которую невозможно заполнить…

Я замолкаю, нажимаю, отправляя сообщение, считаю до ста, оттягивая момент, и с подоконника все же спрыгиваю. До дверей с красными буквами «Реанимация» на белесом непрозрачном стекле не так уж и далеко.

Посторонним вход воспрещен.