Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ)

И ключ нужно подцепить с крючка, что около раковины, вставить и повернуть два раза в сторону стены. Мама меня учила.

Если надо будет выйти очень-очень.

— А нам с тобой очень-очень надо, — я пыхчу, и до ключа все же дотягиваюсь, высунув от усердия язык и встав на цыпочки. — И мы же быстро. Одна нога там, другая здесь.

Так любит говорить дядя Гена.

И с замком мы с Монтигомо справляемся, высовываем для начала головы.

Проверяем.

Пусто, и здесь деревья за окнами тоже тревожно шумят.

Белеют росчерки молний.

— Давай, — я его сердито подбадриваю, делаю шаг вперед, скользя в коридор, — зайцы — народ храбрый! Не дрожи…

Иди.

Шаг, два, а на шесть за спиной раздается топот, на который мы с Монтигомо удивленно оборачиваемся.

В мамином отделении бегать нельзя.

Она ругается.

Но сейчас почему-то бежит сама, кричит:

— Данька!

Догоняет странного дядьку, что несется первым.

С ножницами в руках.

На мамином столе есть такие же, и вчера я ими вырезала снежинки, а мама потом ворчала, что я намусорила и стала свинтусом.

— Даша!!!

Она визжит… страшно, а дядька оказывается рядом, подхватывает, притягивая к себе, и Монтигомо выпадает из моих рук.

— Монтигомо!

Я тянусь за ним, но дядька встряхивает, поднимает, и мне остается только протягивать руки и беспомощно болтать в воздухе ногами.

Вырываться, пока в шею больно не упирается холодный кончик ножниц…

… я просыпаюсь от собственного крика.

Сажусь резко, и сердце выдает бешенный грохот, что докатывается до висков. Бьет озноб, пробирает до костей дрожью, и в холодный пот бросает.

Давно забытые воспоминания так просто отступать не любят.

Они отдаются тупой пульсацией в затылок, и испарину со лба я стираю трясущейся ладошкой.

— Даша…

Встревоженный голос Кирилла раздается за спиной, заставляет вздрогнуть, как от удара, и повернуться к нему я не могу.

Я обхватываю себя руками, и, выравнивая дыхание, неловко спрашиваю:

— Сколько времени?

— Два, — он отвечает не сразу, после заминки, — уже полтретьего.

Ночи.

И горит только торшер, рассеивая полумрак спальни.

Кирилла.

Хотя после больницы и утреннего происшествия, как выразился холенный капитан полиции, Кирилл отвез меня домой, сдал на руки перепуганных при виде бинтов на шее мамы и Веты, вдохновенно соврал, что разбили стекло, а я проходила мимо.

Задело.

Несильно.

Шрамов не будет, как бодро протарахтел Степан Германович, оттеснив Кирилла и сам занявшийся моей шей.

Порезы неглубокие.

Мама поверила, Ветка тоже, а Кирилл уехал.

И меня хватило только до семи вечера.

Потом вернулся па, коему друг и приятель Иван Саныч уже позвонил и сдал реальную хронику произошедшего, поэтому в коридоре меня обнимали дольше и крепче обычного.

Всматривались в глаза.

И заступились, когда я попросилась к Кириллу.

Па отвез сам, поднялся со мной и… пропал.

В детской, куда его утащили суслики, заставив меня поверить в любовь с первого взгляда. Между сусликами и па такая любовь точно возникла, и ужином, устраивая полеты ложек и усадив на колени, кормил их он, рассказывал истории, от которых монстры восторженно визжали и слушали, затаив дыхания.

Играл с ними в лошадку, нарезая круги вокруг диванов.

А я, не в силах сдержать улыбку, от дверей наблюдала за невозможной картиной, где главный внештатный неонатолог области на четвереньках, мотая головой и разговаривая мультяшным голосом, разгуливает по квартире.

Видели бы его все те, кто видит на совещаниях, а потом выползает оттуда, глотая валерьянку и радуясь, что остались живы.

— Знаешь, ты переезжаешь ко мне, — Кирилл подкрался незаметно, сказал тихо, но сердито, и притянул к себе.

— Почему? — я спросила шепотом, и, высунув язык, скорчила Яну рожицу в ответ.

— Потому что я сам готов был ехать тебя забирать обратно. Твоя зубная щетка в ванной, а в прихожей лежит массажка, поэтому давай сойдемся на том, что ты и так теперь живешь со мной. Остальные вещи заберешь завтра.

Лавров объявил решительно, сверкнул глазами, заставляя забыть все возражения и весомые аргументы, что начинались со слов: «слишком быстро…»

Утянул на диван, потому что посреди океана стоять невозможно по законам физики, то ли дело палуба корабля, который брали на абордаж два юных пирата под командованием старого Флинта…

— Даша… — Кирилл повторяет мягко.

Возвращает в действительность, и, судя по шороху бумаг, он не спал. И я не выдерживаю, смотрю все же на него через плечо.

Кирилл одет, сидит поверх одеяла, и его напряженный взгляд заставляет отвернуться, спросить и так понятное:

— Как я здесь оказалась?

— Я тебя принес, — он снова выдерживает паузу перед ответом, — ты уснула в гостиной. Твой отец уехал, монстры спят. Думаю, не проснулись, их сейчас и канонадой не разбудить.

Хорошо.

Просто замечательно.

Я киваю, упираюсь лбом в подтянутое колено и не ощущать требовательный взгляд Кирилла не получается. Он смотрит, прожигая, придвигается, и его руки накрывают мои.

Не дают вывернуться.

— Что тебе снилось? — спрашивает тихо и подбородок, окончательно беря в плен, кладет мне на макушку.

— Вопрос не по адресу, вопрос для «Авроры», — я огрызаюсь и, подумав, все же поясняю, — которая крейсер.