Ничего, кроме нас

Мэройс и остальные ночью арестованы. Я поехал навестить Хоуи. Прости, что я все просрал. Люблю тебя.

А через пару секунд зазвонил телефон. Я бросилась на кухню, схватила трубку, голая и замерзшая, в надежде, что это Боб с новостями о Хоуи. Но звонил Адам из Сантьго, его голос с трудом пробивался сквозь помехи:

— Привет, сестренка… Давненько я тебе не звонил.

— Наконец-то! — Я сорвалась на крик. — Ты жив-здоров? Ты с папой?

— Нет… он на приеме в президентском дворце.

— Со своим новым лучшим другом? Ты, наверное, счастлив, что все так получилось?

— Не переживай ты так.

— Ты участвовал в перевороте и говоришь мне, чтобы я не переживала?

— Слушай, я звоню не для того, чтобы ты меня отчитывала. Просто хотел отметиться, сказать, что все в порядке. И сообщить тебе, что Питер вроде бы тоже сюда пожаловал.

— Что?

— Вчера отцу звонила мама, сказала, что получила открытку от Питера, в которой написано, что он отчалил в Сантьяго.

— Черт, черт, черт!

— У тебя есть какие-то соображения насчет того, куда он мог податься в Сантьяго?

Мне не понравился бесстрастный тон брата — он намекал на то, что Адам куда глубже вовлечен во все эти грязные дела там, в Чили, чем я предполагала.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? Чтобы вы с папой смогли поймать его и выслать из страны?

— Чтобы Питер не пострадал… ситуация здесь довольно-таки нестабильная.

Холодность в голосе брата сбила меня с толку. Я никогда раньше не слыхала, чтобы Адам говорил вот так, почти угрожающе. Из-за этого он сейчас казался представителем крупной компании, который готов раздавить любого, кто окажется помехой корпоративным интересам. Или у меня просто развилась паранойя?

— Я понятия не имею, где может быть Питер, — сказала я. — Но считаю, что вы с папой несете ответственность за его безопасность.

— Именно поэтому ты должна позвонить мне немедленно — в любое время дня и ночи, — как только получишь от него какие-то известия. Запиши мой номер. Звонить можешь за мой счет.

Я записала множество цифр, которые Адам мне продиктовал, и попросила:

— Скажи папе, что я хочу с ним поговорить.

Не успев положить трубку, я тут же перезвонила маме.

— Почему же ты не позвонила мне вчера, когда получила открытку? — спросила я ее.

— Ты вся в этом — сразу начинаешь нападать на меня. А я скажу тебе, почему не позвонила. Потому что я чуть не рехнулась от страха, когда узнала, что твой мешугенэ[67] братец убежал делать революцию…

— Революция подавлена. Там полицейское государство.

— Теперь там стабильность. Но ты же знаешь, что собой представляют эти безумные латиносы. Все меряются силой эти мачо. И тут наивный ребенок из Йеля начинает совать нос в их дела и якшаться с интеллектуалами…

— Именно так Питер и поступит.

— Так поэтому я и схожу с ума от ужаса. Питер — мое дитя, точно так же, как и вы с Адамом. Я за него глотку порву, глаза выцарапаю любому. В том числе и твоему папаше. Ты должна это понимать. И еще тебе нужно узнать, что сегодня утром я умудрилась дозвониться в Йель, декану теологического факультета. Там никто не знает, куда твой брат поехал. Его сосед по общежитию в один прекрасный день нашел записку: «Уеду из страны на некоторое время». Вот и все. Ни слова лишнего.

В следующий момент я услышала звук, крайне редко вырывавшийся из уст моей матушки, — отчетливый всхлип.

— Ты как там, мам?

— Скверно, но спасибо, что проявляешь заботу.

— Что дословно было сказано в открытке?

— «Решил съездить на юг, посмотрю, как там что и чем я могу быть полезен». Вчера, как только получила открытку, я позвонила твоему отцу и без обиняков ему сказала, что считаю его лично ответственным за безопасность Питера.

— Что он на это ответил?

— Надеюсь, до него дошло. Потому что он знает, на что способна хунта. К тому же у него там повсюду друзья на самом высоком уровне, а также приятели в одной важной конторе с названием из трех букв[68].

— Он на них работает, да?

— Это меня не касается. И тебя тоже.

— Нет, нас это касается. Особенно если Питер теперь потенциальный нарушитель. Ты сама знаешь, как представители хунты относятся к нарушителям общественного порядка. И неважно, американец ты или нет…

Я вдруг страшно распереживалась — из-за всего, что случилось ночью, и из-за ужасной новости о Питере, который навлек на себя реальную опасность. Машинально я дотянулась до пачки сигарет и закурила, пытаясь собраться.

— Ты здесь, Элис? — окликнула меня мама.

— Я здесь, — отозвалась я.

— Куришь, что ли?

— Да, курю.

— Это тебя убьет.

— Или это, или моя семья.

Я положила трубку.

Почти сразу раздались шаги — по лестнице поднимался Боб. От него несло перегаром, в глазах читалось отчаяние.

— Как Хоуи? — спросила я.

— Неважно. Его накачали лекарствами, поэтому говорить он не может. Хорошо, что лицо вроде бы не изуродовано, все заживет без операций, только сломанный нос придется подправить.

— Повезло ему.

— Видела, что они сделали с моей машиной?

Я подошла к окну. «Стукач», — было написано на ветровом стекле.