Ничего, кроме нас

— Видно, братству Бета не понравилось, что ты рассказал копам о Мэройсе и других.

— Они до сих пор в полицейском участке.

— На основании твоих показаний?

— Пока Хоуи не может говорить… — Боб молча покачал головой. — Теперь ты меня ненавидишь, да?

— Я скорее разочарована.

— Я тоже — в себе!

— Я разочарована не тем, что ты напился. Ты пришел на помощь Хоуи, и это замечательно. Но теперь все в колледже будут думать одно и то же: ты шатался вместе с этой бандой. Просто великолепно, Боб.

— Ты от меня уйдешь, да? — спросил он.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что знаю, что Мэройс собирается растрепать в колледже.

Боб открыл кухонный шкафчик, в котором мы держали бутылку виски. Отвинтив крышечку, он плеснул «Джеймесон» в стакан и выпил залпом. Ирландская храбрость.

Потом, уставив взгляд в пол, он начал говорить.

— Сегодня с утра я столкнулся с главой дома Бета, Чаком Клеггом. Я шел за машиной — оставил ее вчера рядом с Каппа Зет. Собственно, Клегг меня задержал, сказал, что хочет поговорить со мной как руководитель. Он сказал, что совершенно не оправдывает того, что случилось вчера вечером, но он слышал от Мэройса, что Зеленый… Тут я его перебил и сказал: «У него есть имя — Хоуи». Он вроде смутился, но продолжал: «Мэройс утверждает, что этот Хоуи пытался его лапать в раздевалке». Я ему говорю: «Это полная чушь. Вообще-то, когда вчера Мэройс со своими подпевалами окружили Хоуи, он кричал, что это Мэройс к нему приставал и лапал». Клегг спросил, верю ли я Хоуи. Когда я сказал, что да, верю, реакция была такая: «Даже при том, что он гомик?» Я его спросил: «Если он гомосексуал, что же он, по-вашему, будет приставать к любому накачанному мужику?» Клегг заявил, что именно так и считает. Я ему сказал, что думаю иначе. А он мне на это — что я могу думать, что хочу. И что теперь он понимает, почему я изменил братству и нарушил свои клятвы — он именно так и сказал, — когда столкнулся с законом. И еще ему понятно, почему я вынужден пойти на предательство — он так и сказал — Мэройса и других. Потому что я все рассказал в полиции. Теперь якобы Мэройса так мучает раскаяние из-за всего, что он натворил, что он хочет очистить совесть, признавшись и в своих прежних проступках. Одним словом, Мэройс, когда раскололся, признался копам, что это он спровоцировал самоубийство профессора Хэнкока.

— Почему он такое сказал?

— Потому что это он сдал Хэнкоку сочинения, которые писал не сам. Об этом он и рассказал в полиции. И о том, что Хэнкок, узнав, что его студенты занимаются подлогами, впал в уныние, и все кончилось тем, что он повесился.

— Но если Мэройс не писал эти сочинения, кто же их писал?

— Я писал.

Эти два слова были как удар под дых.

— Скажи мне, что это неправда, — умоляюще произнесла я.

— Это правда. — Боб потупил взгляд.

— Зачем? — только и прошептала я. — Зачем?

— Идиотская солидарность. Мэройс был на грани срыва — он мог завалить курс Хэнкока. У него уже был один хвост с прошлого семестра. Он подошел ко мне в марте прошлого года, уговаривал, льстил, утверждал, что я чуть ли не единственный спортсмен с мозгами, которого он знает, и просил только немного помочь ему с сочинениями, говорил, что никто не узнает, а он готов мне заплатить…

— Ты хоть отказался брать у него гребаные деньги?

— Не брал я денег. Но помочь согласился и написал работу. Даже допустил какие-то ошибки, чтобы было похоже, что это он сам. Хэнкок все равно раскусил. Но не мог поставить Мэройсу неуд, потому что работа была неплохая. Без прямых доказательств подлога он ничего не мог поделать с Мэройсом, руки у него были связаны. И это, видимо, повлияло на него, снесло ему крышу… надо же учесть то, что ты мне рассказывала о его слабостях… Если тебя интересует, чувствую ли я свою вину, я скажу: да. Так чувствую, что хоть ложись да подыхай. Только не знаю, как я могу — если вообще могу — хоть что-то исправить.

— Ты ничего не можешь исправить, — сказала я. — Все погибло. Мы погибли.

Я видела, как Боб сглотнул, на глазах у него появились слезы.

— Пожалуйста, не говори так.

— Как, скажи, как мы сможем теперь с этим жить?

Боб крепко зажмурился. Я не успевала за собственными мыслями. Мне нестерпимо хотелось завыть в голос: Ты всё разрушил. Однако я сдержалась и отрешенно произнесла:

— Я думаю, завтра тебе надо найти какое-то другое место, где ты будешь жить.

— Ладно, — кивнул Боб, не поднимая головы.

Я встала, взяла пачку сигарет и свою куртку:

— Разве ты не понимал, что эта история с подлогом напрочь растопчет то, что было между нами? Ты знал, как подавлен, опустошен был этой подлостью Хэнкок. Ты поддерживал меня и говорил, что сочувствуешь. Как же ты мог это делать, зная, что ты — один из участников этого скверного дела? Перед тобой было большое будущее в науке. У тебя была я. А ты предпочел это стадо баранов. Ты встал на их сторону, был верен им, а не мне. И не себе самому. Но я докажу, что по-прежнему верна тебе: я никому не расскажу, что ты сделал.