Ничего личного, кроме боли

Нашел троих, все трое — сложные случаи. Он не хотел тогда браться, но родственники уговорили. Реабилитационный период все трое проходили не здесь, наблюдали их другие врачи. Может, кто-то из них умер, не оправившись после операции, и теперь их родственники мстят?

И он, идиот, отправился по квартирам. Навестил каждого. Все живы.

Первый пациент встретил радушно, наговорил множество приятных слов. Просил прощения, что не приехал поблагодарить за сложную операцию. Вторую пациентку, женщину средних лет, его визит насторожил. Она тут же принялась донимать его вопросами:

— Что-то было не так, да? Вы сомневаетесь? Скажите, доктор, может, лечь на повторное обследование?

Еле вырвался, честное слово.

Третьего пациента дома не оказалось.

— Уехал за границу по делам своего бизнеса, — сообщила горничная. — Может, зайдете? Выпьете кофе или чаю.

Он откланялся. Что ж, если здоровье позволяет заниматься бизнесом, значит, все в порядке. Кстати, это был самый безнадежный из его пациентов.

Больше вариантов не было, и он оставил эту затею.

Несколько раз ездил в полицию. Но той единственной девушки, которая говорила с ним по-человечески и угощала превосходной запеканкой, почему-то не застал. На все вопросы теперь отвечал парень с конопатым лицом. Туманно отвечал:

— Ведется следствие.

— И как долго оно еще будет идти? — спросил он тогда.

После того как выяснилось, что Ольга не причастна к смерти матери, он снова решил растормошить полицейских, которые, само собой, ничего не делали, только отчеты строчили.

— Ведется следствие, — повторил конопатый.

— Послушайте, молодой человек, я ведь не из праздного интереса.

Судорожно стиснул кейс, которым с удовольствием шарахнул бы сейчас флегматичного полицейского.

— Это моя мать! Она никому не причинила зла. А ее кто-то… — Голос сел, пришлось глубоко вдохнуть, чтобы продолжить. — Когда человек умирает от болезни, это горько. Но это болезнь, божья воля, если хотите. Против нее мы бессильны. Но так! Кто-то обманом проник к нам в дом, уговорил ее сделать укол. Как такое возможно? Она была человеком осторожным, даже подозрительным. Как она могла довериться?

Флегматичный парень почесал переносицу, усыпанную веснушками. Подпер кулаком щеку. Глянул на Новикова с тоской.

— Понимаете, Игорь Валентинович, — печальный вдох-выдох, — если преступление не раскрыто по горячим следам, оно уже вряд ли будет раскрыто. Нет, я не хочу сказать, что убийцу вашей матери не найдут. Просто теперь сделать это намного сложнее. У нас был один подозреваемый, у которого имелся убедительный мотив. Но там стопроцентное алиби.

Ага, это об Ольге.

— Больше подозреваемых у нас нет. Пока, — быстро добавил парень. — Вы не можете ничего вспомнить и никого не подозреваете. Во дворе чужих не было, за исключением торгаша, который пытался попасть в ваш подъезд. Кстати, его видел только продавец из киоска, больше никто. Честно говоря, я сомневаюсь, что Софья Станиславовна позволила бы ему войти в квартиру, тем более сделать себе инъекцию. Не говоря уже о том, что выглядел этот тип весьма непрезентабельно.

— И как он выглядел?

Кажется, об этом торговце что-то говорила та милая девушка. Да, она же специально позвонила спросить, не знает ли он кого-то с такими приметами. Он сказал, что не знает. А сам и не слышал толком тогда, о чем речь.

— Он или она — до сих пор не ясно. — Полицейский снова почесал переносицу и принялся рыться в бумагах. — У нас уже проходил подозреваемый по другому делу с похожими приметами. Вот его композиционный портрет. Взгляните, может, лицо вам знакомо.

И портрет этот лейтенант Мария Бессонова ему, кажется, показывала. Только он на него тогда едва взглянул. Сказал еще, что у них в городе похожих людей сотни. Она согласилась.

— Нет, не знаю такого. — Игорь покачал головой. — А копию можете сделать? Покажу в больнице, вдруг кто узнает недовольного пациента. Чем черт не шутит, так?

Копию он показал всем в отделении, но увы. Потом этот портрет куда-то подевался, он о нем, считай, забыл. Н-да, снотворное улучшению памяти явно не способствует. Наверное, уборщица выбросила — так он решил. И забыл обо всем благополучно.

А надо было спросить у уборщицы и у всех прочих. Он поднялся с кровати, откинул портьеру. Никто не смеет без спроса выбрасывать бумаги с его стола. Даже ненужные.

Расправил одеяло, свернул, убрал в прикроватную тумбу. Туда же затолкал подушки. Набросил на кровать толстое стеганое покрывало. Оно ему никогда не было нужно, но мама настаивала, и теперь он в точности повторял все ее движения.

Оттягивая момент, когда нужно будет зайти в пустую кухню, двинулся к входной двери. Проверил замок — заперт. Дальше в душ. Мылся, потом долго брился, хотя еще совсем недавно предпочитал легкую щетину. Тянул время.

Каждый шаг в направлении кухонной двери давался с трудом. Он даже ощутил вполне явственную боль в щиколотках, когда переступил порог. Застыл, обвел взглядом пустое пространство.