Ничего личного, кроме боли

Кто-то стянул ее мокрые кроссовки из машины, чтобы подставить. Только вот кто?

Ясно, что это тот человек, которого выследил Григорьев. Тот, что выталкивал стариков на проезжую часть, под колеса автомобилей. Тот, кто оказывался у светофора каждый раз именно тогда, когда к нему подходила Маша.

Случайность? А может, он следил за ней, шел по пятам? Знал, где она живет, где работает, на какой машине ездит, с кем и о чем говорит по телефону. Видел, как она переодевалась на парковке, и забрал потом ее обувь. Это очевидно.

Но кто это? Что ему нужно?

Всплыло в памяти одно из раскрытых ею дел, где убийцей оказался отец благородного семейства, которого подозревать было просто невозможно. Но он убил, и Маше удалось это расследовать и доказать. На суде его участь оплакивали жена и три дочери. Одна из них потом в коридоре прошипела ей в спину, что она поплатится за все.

Может, это мстит кто-то из них?

Но пойти на убийство невиновного из мести — это чудовищно! И уже совсем не понятно, при чем здесь копии ее документов, засвеченные в ресторане в марте. Кстати, тот суд над преступником был в мае этого года. Выходит, мстит кто-то другой? Но за что?

Она тряслась от холода на жестком лежаке, закрывала глаза и молила, чтобы весь этот ужас скорее закончился. Такое бывало в детстве, когда она просыпалась после жуткого сна и долго плакала, не открывая глаз. А потом приходили мама или папа, брали ее на руки, Маша открывала глаза, и страхи отступали.

Вот и сейчас она откроет глаза, и все исчезнет. Она снова у себя дома, в красивой квартире, где ей почему-то неуютно. Спит на удобной кровати. Ждет звонка будильника, чтобы собираться на работу.

Работа!

Будет ли она у нее теперь, даже если все разрешится? Оставят ли ее в отделе? Ее же там еле терпят. Только Саша Стешин пока относится к ней нормально, а остальные…

Кошкин терпит. Рыжков откровенно презирает.

В замке толстой железной двери заворочался ключ. Вошел конвойный, приказал вставать. Она поднялась и чуть не упала — только сейчас почувствовала, как отлежала бока на жестком лежаке. И замерзла так, что не чувствовала кончики пальцев на руках и ногах.

— Следовать за мной.

Вышла из камеры, послушно замерла лицом к стене, пока конвойный запирал камеру. Пошла по коридору. В комнату для допросов, поняла она, когда ее снова заставили встать лицом к стене.

Неужели тонкогубому оперативнику не спится? Или выяснил что-то? А может, просто решил покуражиться? Вдруг он сегодня дежурит и от нечего делать…

— Сергей Иванович! — Она не могла поверить глазам. — Вы?

И расплакалась прямо в допросной.

— Чего ты, Бессонова, чего, — забубнил Кошкин. Нехотя поднялся со стула, подошел, тронул за плечо: — Хватит сырость разводить, слышишь?

— Сергей Иванович, я не виновата, — прошептала она, размазывая слезы по лицу. — Это не я! Я не знаю, кто это! Я ничего не сделала. Вы мне верите?

Ему понадобилось полторы минуты, чтобы обдумать ответ. Выдавил: «Да». Отвел к столу, заставил сесть, сам уселся напротив.

— А теперь давай по порядку. Только все по-честному, Маша. — Он сцепил пальцы в замок. — Если есть какие-то соображения, о них я тоже хотел бы знать. Идет?

— Так точно, товарищ майор.

Вытерла мокрое от слез лицо тыльной стороной ладони и начала рассказывать. Как бежала от подъезда до машины, вымокла до нитки, переоделась прямо там.

— У меня всегда в машине запасная одежда и обувь. Такая привычка.

Не утаила, как пару раз получала замечания после того, как являлась на серьезное мероприятие в кроссовках. Слушать никто не пожелал, что не было времени переодеться.

— Вот и появилась привычка возить с собой мини-гардероб. Туфли на каблуках, без каблуков, юбка, такая, что не мнется, блузка какая-нибудь.

— И как давно у тебя такая привычка? — прищурился Кошкин.

— Да почти сразу, как работать начала.

— Кто знал об этой твоей привычке?

— Все в отделе, — удивилась Маша. — Вы думаете?.. Кто-то из моих бывших коллег? Да нет же, там все адекватные люди.

— Я, лейтенант, ничего не думаю. Пока. — Он подчеркнул последнее слово. — Пока я только задаю вопросы. Но очевидно, что об этой твоей привычке было известно тому, кто взял кроссовки. Стало быть, он наблюдал за тобой. Давно наблюдал, лейтенант. Нет никаких соображений на этот счет?

— Были одно-два дела, и угрозы после них были. Но не думаю, что это оно.

— А ты не думай, называй. Думать теперь я буду.

Пока записывал имена с адресами, успел прикинуть, что, если это кто-то мстит ей за прошлое, поймать злодея вряд ли удастся: уж больно изворотлив. Машину вскрыл на стоянке перед управлением так, что никто не заметил. Как такое возможно, там же народу всегда полно?

— Так я в дальний угол ее ставлю, товарищ майор. — Маша опустила глаза. — И если сигнализация не орала, значит, сигнал был заранее отсканирован.

Еще хуже. Кошкин сделал новую пометку в блокноте. Это уже уровень серьезный, не хулиган с улицы. Н-да.

— Маш, вот ты говоришь, обувь у тебя в машине. А если из дома пришлось бы выходить в туфлях на каблуках, в машину бы за ними побежала?