Ничего личного, кроме боли

— Зачем? — Она слабо улыбнулась. — У меня много обуви, товарищ майор. Мама с детства приучила уделять этому внимание. К каждым туфлям — сумка, к каждой сумке — серьги. После ее смерти я мало что покупаю. Но и того, что есть, достаточно.

Этого Кошкин понять не мог. Нет, понимать понимал, но в свою жизнь вписать такое не мог. Когда они с женой сошлись, у нее была пара лодочек на парадный выход и туфли попроще для работы. А сумки? Да не помнит он ни одну из ее сумок. Одна, кажется, и была на все случаи жизни. И родителей состоятельных не было ни у него, ни у нее. Обычные люди, трудяги.

Наверное, ей очень хотелось менять блузочки, юбочки, туфельки, пока была молодой и здоровой. А теперь вот и нарядов полно, а сил их носить нет. Ей сейчас в иной день пару кварталов пройти тяжело. Тут уж не до шпилек.

— Маша, кем были твои родители? — зачем-то спросил Кошкин.

Знал ведь, что она давно сирота. Какая теперь разница, кто родители?

Обычный вопрос, вроде и не по делу, но она отреагировала как-то неправильно. Сжалась вся, обхватила себя руками. Взгляд поплыл. Понять это можно было так, что ей хочется что-то сказать, но она не может решиться.

Кошкин насторожился.

— Маша, я что-то не то спросил? Это не пустое любопытство, понимаешь? Вдруг ноги откуда-то оттуда, а?

— Нет, вряд ли, — ответила она наконец. — Родители были обычными людьми. Так мне казалось.

Кошкин посмотрел на часы. Он просил на разговор минут двадцать. Прошло пятнадцать, скоро ее уведут, а он так ничего и не узнал. Нет даже отправной точки, чтобы он мог начать действовать.

— Пока мы жили вместе, я считала, что они самые обычные. Не бедные, конечно, мы никогда не нуждались. У папы был какой-то бизнес. Я не вникала, у нас было не принято.

— Что именно?

— Задавать вопросы родителям. Например, откуда у них деньги. — Глянула на него исподлобья. — Этот вопрос я задала себе уже после их смерти, товарищ майор.

— Дальше.

— Денег оказалось очень много, — вздохнула она, как будто жаловалась. — Деньги на счетах. Бизнес. Недвижимость. Честно? Я не подозревала, что у отца все это есть.

Ого. Уж не кинули ли кого-то на деньги любезные мама с папой?

— Вы не подумайте ничего такого, товарищ майор. Никакого криминала, все честно. — По лицу, видно, поняла, о чем он подумал. — Я видела компаньонов отца, когда продавала им бизнес. И с друзьями его встречалась.

— И что друзья? Недовольных не было?

— Да нет, все чинно-благородно. Ни у кого никаких претензий. Никому отец не был должен. Недовольных не было, товарищ майор, это точно. — Она покусала губы, вспоминая события шестилетней давности. — Не скажу, что они окружили меня заботой, когда родители ушли. Чего не было, того не было. Растворились все как-то быстро. Но я и сама не искала с ними встреч. И мама, умирая, сказала, что не надо.

— Что не надо? — поднял брови Кошкин.

— Общаться с ними не надо. Мама сказала, что это не мои люди. — Маша вздохнула, потерла ладонями щеки.

— И ты не поинтересовалась, что это значит?

— Нет. Мне было неинтересно. И люди эти были неинтересны, я и не видела их никогда. Со мной родители к ним не ходили, у нас они не бывали — или бывали, когда меня не было. Говорю же, у нас не принято было интересоваться делами друг друга.

Может, это какая-то бандитская среда, от которой родители ее ограждали? Но как тогда ей удалось поступить в Высшую школу МВД? Там же всю родословную сканируют.

— А как родители отнеслись к тому, что ты пошла служить в полицию?

— Никак не отнеслись, их к этому времени уже не было. Товарищ майор, — Маша наклонилась к нему, — это не оттуда. Это что-то другое. В прошлом моих родителей нет ничего, что могло бы сделать меня несчастной. Они об этом позаботились, поверьте.

Не поверил. Будь его воля, он бы сейчас точно покопался в делах семейства Бессоновых. Если не сам, то Рыжкова отрядил бы в командировку. Этот, ясное дело, не откажется. Только вот выплатить командировочные Кошкин ему не сможет.

— Готов, товарищ майор, за свой счет.

— Что за свой счет? — поморщился Кошкин.

Он, конечно, ожидал энтузиазма, но чтобы настолько?.. Даже неприятный холодок в животе поселился.

— Здесь три часа езды на машине до мест, откуда она родом.

— А гостиница? Ее кто оплатит, Денис?

— А не надо гостиницы. У знакомого поселюсь.

Рыжков не стал уточнять, что знакомый, у которого он может остановиться, — один из Машиных коллег, сливающий ему всю информацию. Они уже раз пять созванивались с тех пор, как это все началось, и коллега каждый раз вспоминал что-нибудь новенькое.

— Ладно, валяй. Езжай. Только осторожно, не светись: это наша с тобой самодеятельность. Действуем, чтобы вытащить из беды коллегу. Понял?

Ох, не наломал бы дров Денис, не наделал бы шуму. А то ведь только хуже станет.

А кого он мог отправить? Саня Стешин — парень хороший, но медлительный. Тугодум плюс Машу всячески готов защищать. Значит, не может быть беспристрастным. Значит, не станет копать, если почувствует трясину.