Ничего личного, кроме боли

Какой сноровистый док, а! Уже и в больнице наверняка побывал. Пышнотелая медсестра этот факт отрицала, но ее увиливающий взгляд сказал больше, чем слова. И здесь успел отметиться. Как его охарактеризовали соседки: тихий, скромный, даже странный? Так вот, надо скорее его найти, пока этот тихий и скромный не наделал странностей.

— А в каком порядке вам, юноша, рассказывать? — Бывшая учительница сунула журнал, свернутый в трубку, в широкий карман.

— С самого начала, — попросил Денис и потер кончиками пальцев ноющие виски. — Только, пожалуйста, самую суть.

Глава 24

— Спишь, практикант?

Звонок Надежды выдернул его из тяжелого сна, как со дна глубокого колодца, из которого он силился выбраться сам, но не мог. Знал, что нужно подняться, слышал звуки за дверью. Стучали чьи-то каблуки, ходили горничные. Он понимал, что балансирует на грани сна и яви, и готов был проснуться, но не выходило.

— Который час? — спросил он.

— Девять тридцать, — ответила Надежда. И уточнила: — Вечера.

— Ого! Я три часа проспал.

— Бывает. Слушай, практикант, а тебя сегодня спрашивали.

— Кто?

— Не знаю его. Назвался твоим хорошим знакомым. Из полиции он, точно, только как зовут, не запомнила. Переживал вроде за тебя, беды какой-то боялся. — Хохотнула: — Заботливый! Умора просто.

— Как он выглядел, Надя?

— Смазливый такой, черноволосый, стройный. Нам, дурам, такие нравятся. Мачо, одно слово.

Капитан Рыжков? Он здесь зачем? Неужели прилетел за ним? Может, хотят убийство матери повесить на него, на Игоря? Этот капитан ему в первые дни после похорон всю душу вымотал мерзкими намеками. В таких случаях, дескать, под подозрение попадают самые близкие родственники. И улыбался так гадко.

— Что ты ему сказала, Надя?

Новиков поднялся. Брюки, в которых он так неосмотрительно завалился на кровать, конечно, измялись. Гладить их он точно не станет. И горничную не будет просить. Она может предложить еще какую-нибудь услугу. Вдруг он смалодушничает и уступит? У него уже бог знает сколько не было женщины. После Ольги никого.

Так, кажется, он захватил с собой что-то еще из одежды. Джинсы, пара футболок.

— Ничего я ему не сказала, практикант, — протянула Надя. — Нет у меня к ним доверия.

— К полиции или к мачо? — Надо же, он еще способен шутить.

— Ни к тем, ни к другим. Значит, так: хирург мой оклемался, ждет тебя в гости. Заеду за тобой через десять минут. Будешь готов?

— Да, — неуверенно ответил он и пошел, натыкаясь в потемках на стулья, к выключателю.

Включил свет, вытащил из шкафа свой саквояж, достал одежду. Джинсы тоже порядком измялись, футболки выглядели не лучше. На любимой бирюзовой обнаружилась дырка на рукаве.

Он надел джинсы и льняную рубашку — хорошо хоть хватило ума ее снять перед тем, как завалиться на кровать. Поморщился от легкого запаха пота. В этой рубашке он летел, потом весь день мотался по городу. Да, несвежая, но не рваная и не мятая. Он покосился на свое отражение в длинном зеркале шкафа и вышел.

Надя опиралась задом о капот своей машины и высматривала его.

— Едем, — скомандовала она, как только он подошел. — Сам понимаешь, практикант, промедление смерти подобно. Найдет где-нибудь столовую ложку спиртного — и пиши пропало.

Он покосился на нее. Оплывший профиль, горестно сведенные брови, плотно сжатый рот.

— Все так плохо?

— Да, — она коротко кивнула, — хуже не бывает. Валера просто распадается на молекулы. Пропадает, одним словом.

Он и забыл, что того хирурга звали Валерием. Помнил только вечно небритое лицо. Неразговорчивый тип и неприветливый. Что Надя в нем нашла?

— Я-то? — она невесело усмехнулась, когда он спросил. — А много ли было желающих, а, практикант? Ты вон отказался меня любить. Помнишь, как зажала тебя в темном уголке?

Надя запрокинула голову, звонко рассмеялась. Ему тоже вдруг сделалось смешно.

— Видел бы ты свои глаза, практикант, в тот момент. — Она вытерла выступившие слезы. — Сколько в них было ужаса. Нет, не так — отвращения.

— Да ладно. — Ему сделалось неловко.

— Да-да, не спорь, я все помню. Я же проплакала потом всю ночь, практикант. И долго потом тебя вспоминала. Потому и подобрала Валерку — чтобы хоть кто-то был мне рад.

Остаток пути они молчали. Надя уверенно вела машину по пыльным городским улицам, почти не освещенным, малолюдным. Выехали за город, через десять километров свернули налево. В свете фар мелькали деревья.

Он обратил внимание на аккуратную разметку. Надо же, в городе сплошную и зебру он видел только на центральных улицах. Чуть в сторону — дороги нет, яма на яме. А на Совхозной, где он тоже побывал, асфальта не было, кажется, никогда. Разрушенные дома, заросли крапивы, неприветливые люди.

Узкая лента дороги уперлась в перекресток. Снова Надя взяла левее. Метров через двести появились заборы — высокие, добротные. Дома за ними такие же. И подсветка на проезжей части городу на зависть.