Ничего не говори

Чтобы представить дальнейшее развитие событий, особенной силы воображения не требовалось. Нил Кизи сообщит Джебу Байерсу, что я ему солгал и, если говорить прямо, выставил его дураком. И главный судья, по вполне понятным причинам придя в бешенство, будет действовать быстро.

Судейский совет Четвертого округа на паритетных началах состоял из судей окружных и апелляционных судов. Чтобы устроить с ними селекторное совещание, понадобится как минимум пару часов. Но Байерс вполне сможет сделать это не позднее вечера четверга.

Одно было ясно: стены клетки сдавливали меня со всех сторон. Если ничего не предпринимать, меня отстранят от дела «АпотеГен», что приведет к катастрофе. Однако скажи я Байерсу или Кизи правду, судьба Эммы оказалась бы в руках агентов ФБР, которые понятия не имеют, с чего начинать поиски, – и будет чудом, если им удастся найти ее до того, как похитителям станет известно о моей отставке.

Ситуация выглядела безнадежной. Выхода не было.

Мне хотелось бежать: забыть, что я судья, вынужденный слушать громкие дела; муж, у которого заболела раком жена; и отец, который не знает, где его дочь.

Я так и сделал бы. Если бы чувствовал, что у меня есть выбор. Но правда была в том, что, несмотря на слова Кизи, выбора мне никто не предоставил. Как только ты стал родителем, права бежать у тебя больше нет.

Поэтому я продолжал сидеть, неподвижно глядя, как секундная стрелка часов на противоположной стене кабинета наворачивает круги по циферблату. До тех пор, пока не пришел в себя и не вспомнил, что каждое мгновение все больше приближает мою семью к трагедии. С этим надо было что-то делать.

Я еще не составил никакого плана и даже не знал, что скажу, но мои пальцы уже начали набирать номер единственного человека, который располагал достаточной властью, финансовым ресурсом и связями, чтобы вытащить меня из беды.

Блейк Франклин, вполне возможно, мне не ответит – в прошлый раз я обвинил его в том, что он продался Барнаби Робертсу, – однако других вариантов у меня не было.

Но после четвертого гудка, когда я уже было решил, что мой звонок будет перенаправлен на голосовую почту, раздался голос Блейка.

– Алло, – сказал он, кажется немного запыхавшись.

– Здравствуй, Блейк. Это Скотт.

– Я понял. Не клади трубку.

Я не положил. Хотя он прижал трубку к груди, через микрофон до моего слуха доносились какие-то странные звуки – кто-то пронзительно скулил, может быть, человек, а может, животное.

Потом звуки – кто бы их ни издавал – стихли.

– Извини, – сказал Блейк, – я сейчас в этом гребаном приюте для животных. Руководитель моей кампании думает, что здесь можно снять хорошие кадры. Я сказал ему, что, если подхвачу блох, будет искать себе новую работу. Ладно, что там у тебя? Звонишь спросить, не целуюсь ли я с Барнаби Робертсом на заднем сиденье? Могу тебя заверить – он не в моем вкусе.

– Нет. Да, кстати, я хочу извиниться, что…

– Не бери в голову. Ты наговорил лишнего, у тебя стресс из-за крупного дела и этого болвана Джейкобса. У меня тоже стресс, избирательная кампания. Ты высказал несколько справедливых предположений, а я, вместо того чтобы выдохнуть и разрядить обстановку, только набычился. И раз теперь адвокат истца от тебя отстал, то это просто много шума из ничего. Забудем об этом.

Классический компромисс Блейка Франклина: если ты забудешь, то и я забуду. Обдуманная уступка, которых в столице нашей родины наблюдается все меньше и меньше. Я был просто счастлив ее принять.

– С удовольствием, – сказал я, – и спасибо за…

– Перестань. Нам надо бы как-нибудь встретиться да поболтать. Но сейчас… Тут некоторые щеночки просто сгорают от желания сфотографироваться с сенатором Соединенных Штатов Америки.

– Если честно, то я совсем по другому вопросу. Это действительно очень и очень серьезно.

– Да? Что стряслось?

Я как можно лаконичнее передал ему содержание разговора с Нилом Кизи, не забыв под конец подчеркнуть неотложный характер ситуации.

– Черт бы тебя побрал, сынок, – произнес он, когда я закончил, – сначала ты разворошил пчелиный улей, а потом еще дал пинка медведю, который пришел поесть меда.

– Да, это примерно так и выглядит.

– Но скажи мне одну вещь. Если твой футболист здесь ни при чем, то какого хрена ты выпустил на волю этого Скаврона?

Я сдержанно вздохнул.

– Блейк, это может показаться странным, но я не могу тебе сказать.

– Не можешь или не хочешь?

– Не могу. Но ты должен знать: ситуация чрезвычайная и очень опасная.

– Насколько опасная?

– Вопрос жизни и смерти.

На том конце провода было слышно лишь его дыхание.

– И когда я говорю «вопрос жизни и смерти», это не преувеличение. Дело касается моей семьи. Больше я действительно не имею права говорить. Просто поверь мне на слово.

Хотя мы говорили по телефону, я явственно представлял себе, как выглядел Блейк, обдумывая мои слова. Скорее всего, он сейчас провел рукой по своим седым волосам – обычно он так делал, обдумывая что-нибудь, – и смотрел вдаль.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – И чего конкретно ты от меня хочешь?

– Поговори с Нилом Кизи, – сказал я, – ты ведь его знаешь?