– Протест отклонен, мистер Хеманс. Мне прекрасно известно, что мистер Пальграфф пришел сюда не для демонстрации своих художественных способностей. Я понимаю, что эскиз он будет делать от руки, суд готов сделать на это скидку. И я, мистер Уорт, не потерплю, если вы проявите в этом деле чрезмерную разборчивость.
– Конечно, Ваша Честь, – ответил он.
Хеманс сел на место, даже не пытаясь скрыть своего негодования.
– Мистер Пальграфф, вам нужно свериться с патентом или заглянуть в какие-нибудь записи? – спросил я.
– Нет, – фыркнул он.
– Тогда попрошу вас выполнить просьбу мистера Уорта.
Пальграфф бросил на меня еще один раздраженный взгляд, затем склонил над бумагой блестевший от пота лоб и взялся за работу. Уорт кивнул одной из своих помощниц, молодой женщине в строгом костюме, которая начала собирать подставку с внушительных размеров демонстрационной доской.
Прошло несколько минут. Слышался скрип скамеек: зрители меняли позы, скрещивали ноги или снова вытягивали. Мне приходилось бороться с желанием скосить взгляд и посмотреть, что же там рисует Пальграфф.
Закончив, он протянул бумагу Уорту. Но адвокат защиты даже не сдвинулся с места.
– Мистер Пальграфф, вы не могли бы передать ваш рисунок судье, чтобы он на него взглянул?
Истец повернулся в мою сторону и протянул бумагу. Сотрудник службы безопасности подошел к нему, взял рисунок и передал мне.
Я принялся ее изучать, хотя даже не знал, с какой стороны подступиться. С таким же успехом можно было смотреть на игру в «виселицу». Рисунок представлял собой хитроумное переплетение букв, соединенных между собой одинарными или двойными линиями. Насмотревшись, я отдал его обратно охраннику, а тот передал рисунок Пальграффу.
– Замечательно, благодарю вас, – сказал Уорт и снова кивнул своей ассистентке, которая развернула большую диаграмму с подписью PCSK9 и прикрепила ее к демонстрационной доске.
– Ваша Честь, наши ученые сейчас пояснят, что перед вами то, что мы понимаем под протеином PCSK9, – сказал Уорт. – Это подтвердят также независимые эксперты. На прошлой неделе к вам в офис доставили копию этого изображения с пометкой «вещественное доказательство защиты № 58».
– Да, благодарю вас, – ответил я.
– А теперь, мистер Пальграфф, я хотел бы обратить ваше внимание на одну из частей этой диаграммы. В частности, вот на эту группу элементов, – сказал Уорт, со знанием дела направив луч лазерной указки в левый угол плаката.
Ученый фыркнул.
– Мистер Пальграфф, скажите, пожалуйста, вот в этом месте на вашем рисунке есть атом углерода? – спросил Уорт.
Луч лазера уперся в одну из совершенно неприметных на вид букв C. Пальграфф прищурил глаза и вгляделся в плакат. В зале стало так тихо, что я слышал тяжелое дыхание собравшихся.
Пальграфф поерзал в кресле. Скрипнуло кожаное сиденье. В зале не было ни одной пары глаз, которые бы не были на него устремлены. Настал момент истины.
– Мистер Пальграфф, есть ли в этом месте на вашем рисунке атом углерода? – настаивал Уорт.
Кадык на шее Пальграффа резко дернулся вверх и опустился вниз. Ученый облизал губы.
– Нет, – хрипло ответил он.
Как только прозвучало это слово, Уиппл бешено замахал кому-то руками. Несколько зрителей в костюмах, не позаботившихся заранее о гонце, ринулись через головы других зрителей к двустворчатой двери в глубине зала. Это как будто дало толчок остальным, и к выходу устремилось еще несколько человек.
В зале как будто лопались электрические лампочки, и одной из них предстояло разлететься вдребезги прямо у меня над головой. Пальграфф совершил роковую ошибку. Он настолько уверовал в собственный гений и до такой степени презирал других, что работать с ним бок о бок было невыносимо. И поскольку он работал один, никто не мог указать ему на этот элементарный промах.
Он бездумно рвался вперед, как математик, решивший во что бы то ни стало довести до конца мудреное доказательство, но не заметивший в самом начале ошибки в простом уравнении, которая сводила на нет дальнейшие усилия.
Я внезапно понял, почему он так неожиданно исчез на прошлой неделе. Готовясь к даче показаний, он, вероятно, наткнулся на доказательство номер пятьдесят восемь. А когда понял свою ошибку, ударился в бега, вместо того чтобы в открытую ее признать.