Ничего святого

«Значит, ужинает!» – возликовал я и, сняв ботинки и куртку, устремился в комнату, где я спал, ел и прятался.

– Ты где был? – вопрос мамы, вышедшей в коридор из спальни, застал меня врасплох, когда я уже взялся за дверную ручку и до спокойствия оставалось каких-то полметра.

– Гулял, – отозвался я.

Больше всего мне в этот момент хотелось скрыться в своём убежище, пока Игорь меня не увидел.

– С кем? – требовательно спросила мама.

– С друзьями, – солгал я, чтобы скорее отделаться от неё.

– С какими?

– С Филиппом и Яшей Алфеевым.

– Где?

– В парке.

Разговор был исчерпан, но мама явно не была удовлетворена лаконичностью моих ответов. Это был один из тех случаев, когда она решала поиграть в заботливую мамашу. Я с удовольствием бы отказал ей в этом удовольствии, но боялся, что, если поведу себя невежливым образом, Игорь решит ещё раз объяснить мне правила хорошего тона наиболее доходчивым образом.

– Как дела в школе? – наконец спросила мама. Когда спросить было нечего, она всегда начинала говорить об учёбе. Эту тему я старался не поднимать, чтобы не проверять, выслушаю я за очередную двойку по физике лекцию или просто огребу пиздюлей. – Домашку сделал?

Я сделал домашнее задание, едва только пришёл из школы, однако прекрасно знал, что если скажу об этом, мама захочет его проверить и, возможно, решит сделать это в спальне, показывая Игорю, что это она решает, могу я туда входить или нет. Одной серии ударов на меня вполне хватило, и потому я ответил:

– Нужно кое-что доделать.

– То есть не сделал? – возмутилась она. – Время: девятый час, а ты даже не приступал! Никакого компьютера ближайшую неделю!

Я знал, что будет именно так, но альтернатива в виде Игоря пугала меня намного сильнее.

Я не рассказывал маме, что уже год, как перестал интересоваться компьютерными играми: это было удобно, ведь она, как любая мать мальчика-подростка, пребывала в убеждении, что видеоигры составляют существенную часть моей жизни, а следовательно, лишение их будет для меня серьёзным наказанием. Чтобы избежать наказаний реальных, обычно сопровождаемых применением грубой силы, я не спешил раскрывать свои карты. Смиренно приняв положенную мне кару, я отправился в комнату.

Оказавшись один, я ощутил укол совести из-за того, что соврал.

Вернувшись из школы на следующий день, я обнаружил, что моя замшевая куртка валяется в коридоре. Судя по следам сорок четвёртого размера, на куртку несколько раз случайно наступили, когда выпинывали её из прихожей.

Дверь в мою комнату была открыта.

У противоположной стены – там, где пару лет назад рассыпались осколки ангела, – валялись мои ботинки. Пятно на обоях зафиксировало точку, куда они прилетели.

Взяв в прихожей щётку для одежды, я аккуратно почистил куртку от следов башмаков и повесил её у себя в шкафу. Мне был прекрасно ясен посыл: Игорь был слишком взбешён от моего присутствия в своём доме. Он испытывал бешенство оттого, что был вынужден сосуществовать со мной в одном пространстве, однако он не мог велеть мне убираться: мне было шестнадцать лет, и он не имел права выставить меня из дому. Игорю было неприятно любое напоминание о моём присутствии, будь то куртка на вешалке или ботинки в прихожей. Это был его дом, и я молча подчинялся правилам, которые постоянно менялись.

Возможно, отчим хотел сделать моё существование невыносимым. Ему бы это вполне удалось, если бы не ребята из детского дома, которых я каждый день встречал в школе. После истории, рассказанной Андрюшей Савельевым, я понимал, что живётся мне просто шикарно: у меня была своя комната, где был телевизор и даже персональный компьютер, били меня крайне редко, никто не пытался отнять или украсть у меня мои вещи, никто не заставлял просить милостыню, чтобы отдать деньги старшим товарищам. Я жил в тёплом доме, где меня кормили, обували и одевали в новую одежду, которая была мне по размеру и куплена в магазине.

Мои родители не были уголовниками, наркоманами или алкоголиками. И пускай Игорь меня не жаловал, я знал, что мама, пускай и по-своему, но всё же любит меня. Кроме того, у меня был дядя Гриша, который давал мне надежду, что моя жизнь изменится к лучшему.

Словом, какой бы фокус ни выкинул Игорь, он всё равно не смог бы переплюнуть «паханов» из детского дома.

Кроме того, несмотря на всю свою сердобольность и чуткость, я был безумно жесток. Взять хотя бы моё общение с Андрюшей Савельевым, особенно после его исповеди. Нельзя сказать, что я не ведал, что творил, – мне было прекрасно известно, что поступаю я, как свинья. Но, зная это, я всё равно издевался над одноклассником.

И когда Игорь совершал очередной акт насилия над моей личностью, я стоически переносил это с христианским смирением, поскольку знал, что заслужил наказание, и принимал издёвки Игоря как искупление за грехи.

Так в моём понимании осуществлялся круговорот насилия в природе.