Ничего святого

В пятницу, после школы, я поспешил зайти домой, чтобы… да кого я обманываю? После школы я всегда шёл сразу домой, хотя бы чтобы переодеться и сбросить рюкзак, поскольку выход с территории школы находился в ста метрах от подъезда, где я обитал.

Я был обычным мальчиком, которому не слишком повезло с родителями. Шутка ли, – до одиннадцатого класса я не прогулял ни одного урока. По утрам я шёл в школу, а оттуда – сразу домой, где делал домашнюю работу, обедал в случае, если горизонт был чист и трапезе не угрожали враги, а потом имел возможность заниматься своими делами, которых было не так уж много: чтение, музыка, фильмы по телевизору и прогулки на улице.

Я был не из тех, кто, приходя домой, бросает рюкзак, скидывает школьную форму и бежит гулять со своими приятелями. Следует начать с того, что дворовые приятели были мне всегда только приятелями: не друзьями и даже не товарищами.

Общался я в основном с одноклассниками, однако дружить с ними по-настоящему я не мог. Среди них никого я не мог бы назвать родственной душой. И Филипп, и Яшка Алфеев, и Женя Симонов были в общем-то неплохие ребята, однако в их обществе я не чувствовал себя совершенно комфортно. Хотя по сравнению с радушием моего отчима любое общение покажется тёплым и задушевным. Омар Хайям говорил «уж лучше голодать, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало».

Я не скажу, что мудрец ошибался, – я согласен с ним.

Однако, чтобы следовать его завету, нужно обладать недюжинной силой воли, которой в ту пору у меня не было.

Как человек, которому несколько недель пришлось поголодать, могу отметить, что рано или поздно голод начинает сводить с ума, организм цепляется за жизнь изо всех сил, он требует пищи, и человек становится готов на всё, чтобы остаться в живых: он будет есть помои, будет ловить и жарить уличных крыс, будет бросаться на еду, как гепард набрасывается на антилопу.

Разумеется, можно подавить в себе инстинкты и полностью отказаться от еды, только зачем? Погибнуть из принципа – ради чего?

С общением всё несколько проще и в то же время много сложнее.

От социального голодания ещё никто не умирал.

Конечно, если человека высадить на необитаемый остров, он, скорее всего, деградирует до уровня питекантропа, – это доказал прототип Робинзона Крузо.

Однако, живя в городе, особенно таком как Москва, подобное невозможно: человек в любом случае будет вынужден контактировать с людьми: покупая продукты и билеты на метро, на работе и в бытовых ситуациях («на следующей выходите?»).

Пускай человек будет лишён активной социальной жизни, базовый уровень взаимодействия с людьми любому жителю города обеспечен. Но зачем сводить к минимуму своё общение с окружающим миром? Из принципа, чтобы не перенимать пороки и философию окружающих? – Позиция хорошая… для человека, полностью уверенного в собственном совершенстве. Если человек стремится к нравственному развитию, общение является одним из непреложных условий.

Поскольку я не считал тогда, что нахожусь на вершине морального развития, я шёл на контакт с окружающими, в первую очередь, с одноклассниками.

Я не чувствовал их родными людьми, однако они представляли собой какое-то общество. С другой стороны, они сами не слишком меня любили. Но мы негласно заключили пакт о взаимном терпении, как того требовали приличия. Ни один из моих одноклассников не вызывал у меня чувства восторга, которое вызвал Илюха. С другой стороны, для моих одноклассников я был ещё более чужим: они не только не чувствовали восторга от моей компании, но и испытывали известное отторжение, которое сопровождает букет ощущений, связанных человеком с устойчивой репутацией заправского придурка.

Классе в восьмом я внезапно уловил одну-единственную мысль: никто из одноклассников меня не уважает. Я с разочарованием принял этот факт и начал разбираться в причинах: как могло статься, что из двадцати семи человек не найдётся и одного, который испытывал бы ко мне уважение?

Я знал, что среди ребят далеко не всем я неприятен или противен, я знал, что некоторые относятся ко мне с симпатией, но без уважения. И в эту секунду я ощутил, что с радостью променял бы всю их симпатию на несколько капель уважения. Пускай бы они ненавидели меня, проклинали бы, но уважали.

Я недоумевал, почему из всех чувств они не испытывают ко мне именно уважения? И почему их уважение нужно было первее всего?

Я долго размышлял над этим вопросом, терзал себя по этому поводу и пытался понять: почему же мне, чёрт возьми, так важно, чтобы они – чужие, по сути, люди, начали уважать меня?