И я действительно ни разу в жизни ей не звонил. Через пару дней или неделю она сама пьяным голосом звала меня из динамика сотового в клуб, на яхту или к себе домой. И я выезжал.
Она была такой шлюшкой. Такой безумно дорогой шлюшкой, которая даже не отрицала этого. Слишком дорогой.
— Я продаюсь, но получаю от этого удовольствие, — говорила она. — Что в этом плохого? Все шлюхи!
— И я?
— А разве нет? Мужчины самые большие шлюшки из всех. Только называют как-то по-другому и жутко гордятся этим.
Мы расстались не потому, что мне стало жаль денег на дорогие подарки или уже не хватало здоровья на эти бессонные алкогольные ночи. Я стал встречаться с другой, а по своему воспитанию я не мог изменять одной женщине, встречаясь с другой. И я перестал отвечать на её звонки.
Глупое правило.
О гибели Круэллы я узнал через полгода от её мужа. Она села пьяной за руль и выехала с моста через ограждения прямо в реку. Спасатели не успели.
Глава 7. Урсула.
С Урсулой я начал встречаться, чтобы наказать себя. До знакомства с ней я предпринял весьма неудачную попытку общения с сыном, но мы оказались совсем чужими друг для друга. Он винил меня в этом и вполне заслуженно.
Урсула понятия не имела, кто я такой и чем зарабатываю на жизнь. Я врал ей, что работаю учителем философии в захудалом колледже, её это вполне устраивало. Мы всегда встречались у неё дома. В общем-то, я почти никогда не приводил женщин к себе домой. Особенно после Круэллы.
Квартирка Урсулы находилась почти на окраине города. Я оставлял машину за два квартала и дальше шёл пешком.
Урсула была не похожа на моих предыдущих пассий. Темнокожая и страстная.
Она любила командовать. Была моей чёрной госпожой. В то время я совсем не хотел ни за что нести ответственности, и я слушался её, точно ручной пёсик. Почему-то я испытывал к ней громадное доверие. Урсула располагала к себе. Я знал, что она не причинит мне вреда, а она знала, что делала и знала, когда нужно остановиться. Чувствовался немалый опыт. Я доверял ей настолько, что мне почти не приходилось использовать стоп-слово. Иначе бы я не смог позволить ей себя связывать.
Верёвками или же ремнями в самых разных позах. Связываниями дело естественно не ограничивалось. Урсула пускала в ход много чего из своего арсенала. Большинство из того я бы не рискнул повторить больше ни с кем и никогда. Я никому бы не доверил трахнуть себя страпоном, или же подвесить за руки к потолку и отхлестать себя плетью.
Урсуле нравилась моя покорность.
Но больше всего ей нравилось придушивать меня во время секса широким чёрным ремнём. Естественно, связанным, без единой возможности оказать сопротивление. Она туго затягивала грубый армейский ремень и позволяла кончить. До чёрных пятен перед глазами, до белых вспышек в голове и радужных переливов. В такие моменты она наверняка испытывала особую власть, ведь не ослабь она ремень в нужный момент, и в её постели мог оказаться некогда бодренький сорокавосьмилетний труп.
Пока я встречался с Урсулой, даже на деловые встречи мне приходилось надевать под пиджак свитер с высокой горловиной. Следы от ремня почти не сходили.
Она была моим самым большим грязным секретом, но каждый раз я шёл к ней в каком-то нездоровом предвкушении. Я гадал, какую же новую сладкую пытку приготовила для меня моя Госпожа. И каждый раз она меня удивляла.
Наверное, однажды я всё-таки сдох бы в её доме, искусно опутанный верёвками и с затянутым на шее ремнём, если бы она сама не предложила расстаться. Она хорошо оценивала риски, и я как послушный раб не стал ей перечить.
Глава 8. Ингрид
На фоне моих предыдущих возлюбленных Ингрид была льдом. Настоящая снежная королева. Светловолосая и голубоглазая, она излучала арктическое спокойствие. И, наверное, символично, что мы повстречались именно зимой. Я проходил мимо её магазинчика, когда она безуспешно пыталась опустить заевшие на морозе рольставни.
Она очень осторожничала, прежде чем ответила на мои ухаживания. Как дикий зверёк, никогда не встречавший людей.
Ингрид было уже за тридцать. Я стал у неё первым.
В постели мне нравились её плавные движения, как у существа с другой планеты. Она осторожно гладила прохладными пальцами спину и плечи и чуть более смело зарывалась в мои волосы, пока я старательно согревал её так же прохладные соски на белоснежных грудях. Она вела себя очень тихо и еле слышно вскрикивала только в самом финале, когда теряла над собой контроль.
От неё пахло сливками и ванилью.
Ингрид частенько слишком внимательно рассматривала по утрам моё тело, как будто изучала. В такие моменты я старался не шевелиться, чтобы не вспугнуть. Ей в принципе больше нравилось смотреть. Однажды она поставила перед кроватью огромное зеркало и смотрела в него, как мы занимаемся любовью. И больше не убирала его.
После всех моих сумасбродных экспериментов, Ингрид была настоящим спасением. Я отдыхал с ней душой и телом.
Мы значительно больше времени проводили за прогулками и посещениями театров. Она всегда ужасно сопереживала героям даже самых простецких пьес, а после пребывала в какой-то отстранённой задумчивости.