Ничей

Наконец, телефон опять булькнул. Сообщение, однако, было не от Ники или Марины, и даже не от стремительного пиар-консультанта. После суточного молчания напомнил о себе один из моих внештатных авторов, доктор наук, стратег и методолог. «Глубокоуважаемый Алексей Николаевич, — с изумлением прочел я, — в соответствии с предварительной договоренностью продолжаю завершать свою статью». Сохранив такое витиеватое сообщение для истории, я заверил автора в своем почтении и подтвердил, что продолжаю деликатно ждать посланий от него.

Самого писать или читать что-либо совершенно не тянуло. И я принялся вспоминать.

Мой бросок в Москву тоже был стремительным. Естественно, прежде я бегло прозондировал рынок через Интернет и обзвонил тех своих знакомых, которые не отличались чрезмерной болтливостью. На всякий случай я допускал, что нажитые мной враги могут периодически интересоваться моими делами и планами, как текущими, так и перспективными. Неболтливые знакомые были откровенны со мной и баснями не кормили: кризис не хуже катка, потерявшего управление, прошелся по информационному рынку столицы. Уволенных или находившихся на грани вылета журналистов заметно прибавилось. Кроме того, на все вокзалы и в аэропорты продолжали прибывать такие же, как я, ловцы счастья или хотя бы условного достатка.

Упорно повторяя, что обратной дороги больше нет, я высадился на перрон хмурым, довольно зябким утром, снял комнату через бывшего коллегу и приступил к освоению территории. Вакансии были. Примерно половина из них отсеивалась сразу, ибо касалась соискателей строго до тридцати пяти, а то и до тридцати. В большинстве оставшихся случаев работодатели делали упор, в том числе, на совершенное владение хотя бы одним иностранным языком (лучше двумя), а также на качественное образование. Под последним имелись в виду дипломы нескольких элитных столичных вузов. Всем вышеперечисленным, особенно вузом, я уверенно похвастать не мог.

Поначалу мне на электронную почту приходили только отказы. Звонки в кадровые службы или приемные медиа-менеджеров не помогали. Деловой журнал «Анфас» после такого звонка повторно запросил мой послужной список и далее заткнулся навеки. В еженедельнике «Многознатец», ориентированном на национальный капитал, что подчеркивалось им особо, мне ясно дали понять слабость моих провинциальных аргументов. В телекомпанию «Свет» я сунулся просто так, на удачу. По слухам, у них периодически появлялись свободные места. Там меня перекидывали из отдела в отдел, а к вечеру какая-то грымза, заставшая, кажется, еще первые опыты с телевещанием, объявила в трубку, что при необходимости со мной свяжутся. Это был тот же «Анфас», только сбоку. Еще один журнал, «Отчизна», заманивал зарплатой в шестьдесят тысяч, однако при визите туда выяснилось, что оклад составляет ровно в десять раз меньшую сумму. Остальное предстояло заработать на скромном проценте от продаж, будучи по совместительству рекламным агентом.

Когда я практически уверовал в то, что с телевидением в моей жизни покончено, поступил отклик с большого федерального канала. Свое резюме я закинул туда совсем уж рефлекторно, без всякой надежды. Да и теплых чувств к организации с названием из трех букв я отнюдь не питал. Давным-давно, на заре перемен, этот телеканал считался эталоном профессионализма. Потом, при укреплении властной вертикали, его несколько раз, для верности, зачищали и переформатировали, так что в итоге преобразили до полной неузнаваемости. Смотреть его я примерно тогда же и перестал, делая исключение только для футбольных трансляций. И вот судьба усмехнулась мне, подкинув приглашение попробовать свои силы в бригаде утреннего эфира.

Командовал бригадой шеф-редактор Митя, за спиной у которого висела взятая в рамочку благодарность от замминистра МВД. Как я позднее узнал, ее обладатель сделал первый шаг в профессию в телепрограмме об убийствах, грабежах, изнасилованиях и других тяжких преступлениях против личности. Стартовал он классически, как все юные стажеры: таскал штатив и кофр за старшими товарищами. За усердие был произведен в самый нижний чин. При очередной санобработке канала Митя лихо сиганул из репортеров в редакторы пугающей программы, где заметно поднял статистику показов сцен насилия и жестокости. Оттуда, уже с благодарностью от замминистра, его и передвинули на утренний эфир. Прежнему составу бригады попросту не продлили контракты и вышвырнули всех с пожитками за порог. Здесь это являлось нормой: трудовые договоры заключали на месяц, два или три, редко на год. Да и вообще, не очень их чтили.

— Тут своя специфика, — просветил меня Митя, взлохмаченный, как после аэродинамической трубы, и выделявшийся из общей кучи сотрудников оранжевой кацавейкой, невероятно модной в том сезоне. — Людям некогда во что-нибудь вникать, особенно утром. Так что краткость — наша сестра, понял?

— Понял, — кратко ответил я.

— Тему продюсер подкинет и с контактами поможет. Давай, вливайся! — и он убежал на очередную планерку на седьмой этаж, где окопалось главное начальство.