Ничья

В письме Роза писала о своих буднях, о занятиях в институте, о том, как у неё проходит день. Писала просто и живо. Слог – замечательный! Но что мне особенно понравилось – ни слова о своих чувствах ко мне. И лишь косвенно в одной фразе: «Ловлю себя на том, что не могу сосредоточиться во время лекции. Такого со мной не случалось». До сих пор помню некоторые фразы из письма, даже смешной стишок, сочинённый её преподавателем. В качестве эпиграфа к письму Роза привела цитату из «Евгения Онегина»: что день грядущий мне готовит?

С этого дня начались мои страдания. Вначале я обрадовался – появилась удобная возможность в ответном послании открыться Розе, написать о себе правду и покаяться, рассказать о муках совести, которые я испытываю, и, возможно, даже снискать прощение. С такими мыслями я сел за стол, готовый изложить на бумаге всё, что меня мучило, излить, так сказать, душу. Но это оказалось не так-то просто. Написав первое предложение: «Здравствуй, милая Роза», я застрял – дальше не шло. Писать письма мне никогда не приходилось, и я не подозревал, что правильно формулировать собственные мысли на бумаге надо ещё уметь. Одно дело – говорить, другое – писать. Если б я адресовал своё послание не Розе, а кому-то другому, думаю, проблема так остро не стояла бы, можно было особо не напрягаться. Но выразить Розе в письме грамотно и внятно то, что давно меня терзало, при этом просто и искренне, как писала она, стало для меня непосильной задачей. Тем более что в этом деле ограничиться несколькими предложениями оказалось невозможно. Кроме всего прочего, необходимо было соблюсти не только орфографию, но какую-никакую стилистику. Разумеется, я старался, но, как оказалось, ни в том, ни в другом в свои пятнадцать лет силён не был.

Написал одну страницу, прочёл и порвал – не то. Надо, думал, сразу писать о главном, без предисловий. Но о главном у меня тоже не очень получалось. Всё как-то нескладно и даже неестественно. Трижды переписывал, исправлял, зачеркивал, добавлял и в конце рвал. Так я мучился несколько часов. Наконец далеко за полночь сотворил на двух страницах (почерк у меня размашистый) вымученное послание. Мне даже показалось, что справился, вроде написал неплохо. Счастливый, лёг спать с чувством исполненного долга, решив с утра отправить Розе своё творение.

Все пословицы хороши, но, на мой взгляд, нет среди них более точной, чем эта: утро вечера мудренее. Прочтя утром написанное мною письмо, я ужаснулся. И эту белиберду я собирался отправить Розе?! Порвал и, чуть поразмыслив, решил не спешить, взять тайм-аут.

Через пару дней я предпринял новую попытку. На сей раз письмо уместилось на одной странице. И хотя оно не сильно отличалось от предыдущих версий, я скрепя сердце вложил его в конверт и пошёл отправлять. Уже на подходе к почтовому ящику меня остановила мамина знакомая, преподаватель вуза. Она интересовалась, когда у моей мамы приёмные часы в поликлинике, собиралась привести дочь на консультацию. Но начала издалека: сначала спросила про мою учёбу, потом поинтересовалась здоровьем мамы, сетовала на отсутствие времени, чтобы встретиться с ней и пообщаться, затем задала свой вопрос и в конце попросила передать маме добрые пожелания. Я не очень внимательно её слушал, но уловил, что слова «время» и «внимание» она употребила в родительном падеже, и усомнился в правильности написания этих слов в моём письме. Вернулся домой, распечатал конверт, ещё раз прошёлся глазами по тексту – детский лепет! С горечью порвал письмо вместе с конвертом и швырнул в мусорную корзину.

Конечно, налицо явные признаки наивной закомплексованности пятнадцатилетнего юноши. Но откуда они у меня взялись? Я ведь ошибки и раньше допускал, однако особо не переживал и комплекса по этому поводу не испытывал, тем более что ошибки мною учитывались и в дальнейшем не повторялись. В данном случае напрашивается только одно объяснение – всему виною Роза. Но, положа руку на сердце, надо признать, что причина кроется всё-таки не в ней, а в моём обмане. Я ведь представился ей семнадцатилетним выпускником. Так надо ж было соответствовать. Негоже такому взрослому юноше ударить в грязь лицом. А если мой обман помножить на угрызения совести – как же было не возникнуть комплексу? Кстати говоря, моя закомплексованность в итоге возымела положительное действие, подтолкнула к повышению уровня своего образования. Не секрет, что в юношеском возрасте каждый год способствует скачку в развитии. Так что в семнадцать лет я уже был другим, более решительным, больше читал и уже неплохо писал.

Но в тот день, не отважившись отправить письмо Розе, я совершил роковую ошибку. Я уже упоминал о её снисходительном отношении к моим промахам. Полагаю, и на этот раз она отнеслась бы к моему корявому посланию спокойно, разве что чуть пожурила бы. Если б я его отправил, думаю, всё могло сложиться иначе. Но в те дни моя закомплексованность возобладала над здравым смыслом.