— Да никто их трогать не будет, — тут же открестился Альбрехт. — Разве что лялечка проверит следы. Это ж скотина по ее части, некромансерской.
Ниенна кивнула и аккуратно, стараясь даже не дышать лишний раз, обошла диковинную скульптуру по кругу. Композиция действительно впечатляла, особенно не умудренную опытом плотской любви девицу. Хотя, тут еще как посмотреть. Порченые сосуды заплывшего жиром богача на вскрытии в лаборатории выглядели куда занятнее. А уж со вмерзшей в лед и потому отлично сохранившейся эльфовской головой в продольном разрезе ничего на свете по интересности не сравнится!
И тут ее отвлек тихий шорох в углу. Это петух, которого Бродди отпустил размять ноги, деловито рылся в углу за статуями, будто выкапывал из италийского резного паркета вульгарных деревенских червей. Слегка светящиеся ядовито-зеленым следы василиска в форме петушиных лап, видимые ей одной, уходили цепочкой в тот же угол.
Девушка подошла поближе и увидела в дощатых половицах мышиный лаз, в который при должном старании пролезла бы и добротная крыса.
— Что там у вас внизу? — спросила она, уже догадываясь, что ответ ей не понравится.
— Погреба, юная госпожа, — с достоинством ответила мадам Георгина. — Мы наших гостей любим, деликатесами ежевечерне балуем, не только женской ласкою. Вот буквально вчера доставили к празднику окороков двадцать видов, семнадцать бочек самого изысканного вина из солнечной Артунавы, маринованных оливок три жбана, четыре коровьи туши прямиком из краснолюдской коптильни, с десяток молочных поросят…
И осеклась, увидев, как смурнеют с каждым ее словом студиозусы.
— Вот поросятами он закусит с особым удовольствием, — подытожила общие опасения Ниенна. — Если уже не закусил. А от обилия пищи василиск, если вспомнить лекции, стремительно растет и способен с каждым часом увеличиваться в размерах впятеро…
Мадам Георгина с ужасом ахнула и тут же хлопнулась в обморок. Азали кинулась ей на помощь, остальные — в угол, удержать на месте статуи, зашатавшиеся от удара старухи об пол.
— Жива, скоро очнется, — шепнула целительница через пару минут. — Я ей давление немного снизила и пульс замедлила, а то сердечко шалит, возраст же.
— Возраст возрастом, а услуги ее стоят как золоченая сбруя любимого коня его величества Александра, — фыркнул Эдгар.
Альбрехт посмотрел на него с изумлением и на всякий случай отодвинулся.
— Лохматый, если ты скажешь, что приценивался к мощам этой, да простят меня боги, старой клячи, я тебе руки больше не подам!
— Пошел ты в Бездну, мордатый! Если я что-то знаю, то не обязательно этими знаниями пользуюсь. Вот у тебя мозг есть, а для каких целей, если ты ни одной нормальной мысли выродить не можешь, одну только мерзость?
— Заткнитесь оба, — попросила Ниенна, стоя на коленях около дыры в полу и напряженно вслушиваясь. — Нашли время сцепиться.
Парни устыдились и покладисто замолчали.
— Ничего не слышно, — с досадой сказала некромансерка спустя пару минут.
— Может, обожрался и сдох? — с надеждой предположила Герда.
— Скорее проглотил чью-то тушу и переваривает. Он же родственник змеям, значит, и поведение с ними схоже, — Ниенна со вздохом поднялась на ноги. — Выхода нет, ребята. Надо спускаться. Иначе к утру в город выйдет управляемая невесть кем страховидла размером со слона.
*
С собой студиозусы не взяли ни свечей, ни факелов — заклинание Ночного видения помогло бы разглядеть даже черную кошку в полной темноте. Трудность была в другом: василиск, если верить академическому бестиарию Острижского государства, тоже обладал прекрасным зрением и слухом. А еще умел лазить по стенам, ловко цепляясь острыми когтями как за доски, так и за гранитную плиту с редкими вкраплениями сколов.
Ниенна искренне надеялась, что слова Герды окажутся пророческими, и тварь действительно обожралась и если не сдохла, то хотя бы впала в анабиоз. Но, как известно, на пророчества всецело уповают либо безгрешные праведники, либо круглые дураки.
А Ниенна была адепткой Особого факультета главной чародейской Академии столицы, куда дураков не брали, а праведники сами не шли. Ибо жить борьбой с чудищами и разномастными мертвяками противно и очень опасно, хотя весьма богоугодно.
Впереди послышался тихий присвист — это Альбрехт наткнулся на бочку с вином.
— Цинейское золотое, — восхищенно прошептал он. — А недурно живут столичные жрицы любви!
— Оказывай срамные услуги важным господам типа Краковаца, и тоже заживешь припеваючи, — хмыкнув, посоветовал Эдгар, за что тут же получил пинка по лодыжке.
Чертыхаясь и поминая однокурсника словами, от которых покраснели бы и здешние ночные феи, Эдгар на одной ноге пропрыгал к углу, в котором лежал один из редчайших и бешено дорогих краснолюдских деликатесов — копченая коровья туша весом не менее тридцати пудов. Облокотившись на стену, боевик начал тереть ступню, продолжая костерить Альбрехта, на чем свет стоит.
Внезапно коровья туша зашевелилась и приподнялась на копыта. Эдгар замер на месте. Только левая рука, сжимавшая висящий на шее кристалл аметиста, чуть подрагивала.