Нигиль

– Я уезжаю к себе во дворец, – ответил поднявшийся герр, он даже не обернулся. – Древний род герр-Браллас отводит свой полк. Искренно желаю вам преуспеть без меня.

– Пропади оно пропадом! – воскликнул другой герр, сидевший рядом с первым, и тоже поднялся. – Вы обещали нам защиту! И где же она, господин Берр Каглер?

Тот молчал. Только его глаза налились кровью.

– Напрасно мы вам доверились. Древний род герр-Поссир присоединяется к герр-Бралласам. Мы забираем свой полк для охраны дворцовой площади.

Двое поспешили к дверям. Серые кители, видно понимая, к чему все идет, не рискнули их остановить.

Берр Каглер обрел все же силу смириться, даже сделал вид, что ему смешно видеть трусость древних родов. Покачал головой и тяжело опустился в свое алое кресло.

– Ну пусть крысы бегут, – сказал он как мог спокойно. – Пока ждем победы, развлеките нас, господин Маразмин Фейк, хоть историями из вашей газеты.

– К несчастью, поделиться особенно нечем, – забормотал главный редактор «Молчского вестника», утирая лоб платком. Задел пенсне и дрожащей рукой попытался опять его надеть. – Новостей совсем нет… В этом номере вот небольшой недобор по словам, так сказать. Но уж к завтрашнему – ожидайте новую оду уходящим в Нигиль!

– Это если завтра для нас всех настанет, – хмуро заметил самый пожилой из оставшихся аристократов. Он, наверно, и не ушел еще только лишь потому, что подниматься ему было тяжело.

Маразмин Фейк громко сглотнул и маслено улыбнулся. Поспешил исправиться:

– А вот в самом деле, как же я мог забыть? У нас подготовлен подробный репортаж с выставки знатных собачек! Еще должен был выйти материал про самые полюбившиеся пьесы-мурмурации… Знаете, был сделан очень занимательный списочек: пронумерованы все молчаливые оперы по степени зрительской любви. Десять пунктов, так сказать. От последнего, значит, до первого…

Кто-то из герров тяжело и раздраженно вздохнул. Но Маразмин Фейк уже успел увлечься, рассказывая о своей работе:

– Но этот материал решено было все же убрать. Нынче же в опере случилась какая-то там оказия… Да, да, пока что лучше перенести. – Редактор поднял глаза и еще зашевелил губами, вспоминая. – Ах да! Еще же есть изумительная статейка про детишек из Среднего города. Родители – прелестно! – научили их маршировать под наш гимн. Милость невообразимая, есть даже и фотографии…

Маразмин Фейк вдруг замолчал, огляделся. На него уже не смотрели. Только он один, видно, не понимал, почему все вдруг решили отвести взгляд.

– А других новостей действительно нет, – добавил он, искренне не понимая собственной лжи. – Работа у меня непростая – отыскивать происшествия в нашем процветающем городе…

– Ладно, – выдохнул Берр Каглер, нахмурившись. – Хватит уже. Все понятно.

Молчание. Долгое, тягостное. За окном послышались – еще далекие и глухие – выстрелы. Все сидели неподвижно. Вслушивались.

Через минуту пальба возобновилась. Как будто бы ближе.

Берр Каглер хлопнул ладонью по столу. Улыбаться ему было все тяжелее.

– Чего же вы хмуритесь, добрые господа? Давайте хоть я вас развеселю каким-нибудь анекдотом.

Берр Каглер задумался на мгновение, а потом действительно начал:

– Вот, значит, приходит к отставному унтеру его маленький сын. Отец, получается, спрашивает: «Где же тот кинжальчик, что я тебе подарил, – еще у тебя?» А сын ему отвечает: «У соседских мальчишек на часы выменял». Отец, ясное дело, хмурится: «А что ты будешь делать, когда придет к нам ворье, скажем (на злобу дня), из Нижнего города? Когда мать твою убьют, сестру изнасилуют. – Берр Каглер выждал мгновение, попытался, видно, создать драматическую паузу. – Выйдешь на площадь и скажешь: «“Время шесть часов ровно!”»

Берр Каглер скривил губы, пытаясь улыбнуться собственной шутке. Обвел глазами собравшихся, но никто уже не улыбнулся. Даже Генедикт Вьюнор и тот промолчал. Все были слишком напуганы и сбиты с толку.

«Как же быстро все меняется», – подумалось Ноллю.

Какое-то время спустя дверь вновь отворилась. Вошел тот же молодой офицер с последним докладом. На этот раз он уже не спешил. Не отдал честь и даже сапогами не стукнул. Только сказал:

– Нижние идут уж сюда. Площадь захвачена. Отряды полиции, три полка дворцовой стражи – герр-Могдаров, герр-Линошей и герр-Виттов – разбиты. Командующие сложили оружие. – Офицер перевел дух, продолжил: – Полк, направленный к Академии, отказался стрелять по студентам. В той среде у многих друзья…

Молодой человек смотрел строго под ноги. Все молчали.

– И – чтоб вы знали – у меня там тоже друзья. Простите. – И вышел.

У Берра Каглера ушло пять секунд, чтобы осознать полностью смысл этого короткого доклада. Нолль следил за его лицом. За тем, как оно вдруг изменилось.

С десять минут он еще отдавал приказы серым кителям, кричал, в ярости раскручивая ручку красного телефонного аппарата. «Какой ему теперь толк в засекреченных каналах, в тайных доносчиках? – подумал Нолль. – Теперь уже нет никакого толка». Никто ему не ответил. Наконец Каглер вновь опустился в кресло. На Нолля уже не смотрел.