Ника

Среди верующих стали собирать деньги на танки. Вместе с матерью он сделал вклад, желая Родине победы над врагом. Но его занимала при этом такая мысль: в христианских заповедях сказано: «не убий!», а церковь собирает деньги на вооружение. Нет ли тут противоречия? Спросил священника. Тот показал в библии на такое место: «Если кто застанет вора подкапывающего и ударит его, так что он умрет, то кровь не вменится ему». Такое толкование юноша принял: не убивай бессмысленно или в корысти, но врага убивать можно. И он еще усерднее работал и чаще ходил в церковь.

Спустя месяц-другой на дверях церкви появилась прибитая гвоздиками по углам телеграмма. Глава государства и Верховный главнокомандующий Советской Армией благодарил священника и прихожан за сбор пожертвований на танки. По этому поводу священник сказал «слово» не на церковнославянском, а на современном языке. В юное ищущее сердце это «слово» запало убежденно, что дела церкви и государства слитны, что церковь объединяет людей в их патриотическом порыве. И он стал привлекать к церкви знакомых, особенно девушек: больше верующих, больше богослужений — больше доход, больше помощь фронту.

Священник, старый благообразный человек, приметил Бориса и не раз беседовал с ним душевно, ласково. «Война принесла неисчислимые беды нашему народу, — говорил он, — сколько вдов и сирот, стариков без кормильцев, без опоры!.. Церковь, вера снимает этот гнет, очищает душу от скорбей мирских, люди находят себя». Много говорил священник в таком роде своему внимательному собеседнику, давал книги о жизни христианских подвижников. И жизнь отцов церкви представлялась юноше как образец дружбы и любви, трудолюбия, честности, скромности, бескорыстия.

Так прошли год, другой. Сверстников Бориса призвали в армию. Приготовился идти на войну и он, но врачи обратили внимание на кривую, неправильно сращенную после перелома руку, и на фронт он не попал, а прослужил до конца войны в трудовом отряде на починке железнодорожных путей.

После войны, рядом с радостью, скорбь людей стала заметней. Вернулись уцелевшие, многие без рук и ног, а кто и с опустошенной душой. Во многих сердцах растаяли слабые надежды: «Авось вернется… может, похоронная по ошибке: бывает же… Может, отыщется «безвестипропавший»… Вместе с надеждами рушился интерес к жизни, тяжелел духовный гнет. А церковь обещала успокоить вдов и сирот, найти иной мир счастья и самозабвения. Все новые церкви открывались в городах и селах. Появились при Советах управления по делам религиозных культов.

Из всего этого Борис сделал вывод: государство признает церковь. А священник, произнося здравицу в честь руководителей Советского государства, провозглашая им «многая лета», укреплял этот вывод.

Однажды священник сказал, что в областном городе открывается духовная семинария и он мог бы дать Борису, если он пожелает, похвальное письмо.

Семинарские годы прошли в изучении священной истории христианства, гражданской истории. Узнал будущий священник и догматы других религий, прочитал уйму светских книг, научных, политических, художественных. Противоречия в священных учениях его не смущали, он объяснял их просто: книги писались разными людьми, в разное время. «И в науке существуют разные точки зрения на одно и то же явление».

Не придавал он значения лихоимству, скаредности, пьянству и распутству среди духовенства, считая это случайными фактами, какие бывают и во всякой иной среде. Не одобрял надувательства верующих «нетленными» мощами, «нерукотворным» обновлением икон, называя это в душе шарлатанством неумных попов. Незыблемо верил, что церковь творит добро. Образцом священнослужителя для него были христианские миссионеры, сочетавшие с проповедью врачевание, обучение грамоте и ремеслам.

Искренно верил он, что божественное, бог — это то, что «внутри нас, это совесть, внутренний, неписаный закон каждого».

Еще верил он в таинственность мироздания, в необъяснимость возникновения вселенной, считая бесконечность ее тайной, лежащей за пределами человеческого разума. «Никто не был за миллиарды, за триллионы километров от Земли, никто не знает, что там… И как это… в безвоздушном пространстве плавает неисчислимое сонмище планет и звезд?» Когда он пробовал вообразить вселенную, ему становилось жутко от мысли, что у нее нет предела. «Нет, должно же где-то и чем-то кончаться, — думал он, — есть что-то не постижимое человеком, есть какая-то сверхъестественная сила». На эту тему он много читал специальных книг и не находил удовлетворительного ответа: «Все одни гипотезы, одни предположения».

Не могла помочь ему в этом и жена. Фаина Касьяновна не верила в бога, была женщиной практического ума и смотрела на искания мужем всяких истин как на увлечение, равнозначное спорту или чудачествам. То, что судьба свела ее с попом, она не находила странным. Сначала знакомство с семинаристом было забавным, потом стало интересным, а затем ей открылось в нем «нечто», невидимое для других. Они полюбили друг друга и жили дружно. Только скучала Фаина Касьяновна в Усовке без дела…