Ника

Радовался Венков каждому новому человеку, видя в нем не только рабочую силу, но вообще жителя Усовки. По-хозяйски прикидывал, сколько девушек останется в деревне после школы, сколько молодых жен привезут бывшие солдаты, тешил себя надеждой перевести животноводческие фермы на двухсменную работу. У женщин появится время для семьи, для отдыха. После укрупнения колхоза в Андреевке не осталось фермы, но там жили бывшие доярки. Выходило так, что необходимо сразу же после сева переселить из Андреевки несколько семей.

С уверенной надеждой смотрел на будущее «России» Венков. Он видел, как обновляется жизнь в деревне, видел ход созидания этой жизни. Пусть это не всегда в верных формах, иногда с ошибками и неумением, но напор был очевиден и неукротим.

* * *

Давно ли, когда выпал первый снег, казалось, что зима будет тянуться долго и можно успеть переделать все дела. Но вот зима вошла в полную силу, и почувствовалась недалекая уже весна. О ней напоминали посветлевшие дни, просини в сером небе, беспокойное поведение животных и задиристое чириканье воробьев.

В дубленом полушубке, в валенках Венков вышел из правления. От снега, сверкавшего под солнцем, заслезились глаза. Щурясь, постоял он на крыльце, весело думая, что день стал чуточку длиннее, солнце светит ярче, значит, зима на убыль идет. А дел невпроворот, никогда их не переделаешь.

Венков направился в мастерскую. Работа тут шла полным ходом. У станков стояли механизаторы, точили, сверлили, шлифовали. На деревянном торцовом полу лежали задние мосты тракторов, блоки моторов, карданы, на особых деревянных подставках блестели шейками коленчатые валы.

Став в сторонке, Венков то вглядывался в общую картину труда, улавливая ласкающий ритмичный шум электромоторов и резкие звуки ударов металла о металл, то следил за работой отдельных людей.

Вот его внимание задержалось на молодом мужчине, давно не бритом, с чубом, свисавшим на глаза из-под ушанки. Держа рукой зубило, он бил по нему молотком. Венков подошел, молча ухватился за молоток.

— Что делаешь?

Рабочий не спеша отвел с переносья чуб, уставился на Венкова маленькими глазами; в глубине тусклых зрачков виделась Венкову одна пустота.

— Не понимаешь? — закричал Венков.

Мужчина совсем опешил.

— Что делаешь?

— Креплю головку блока.

— Зубилом?!

— А что? — Толстогубый рот рабочего растянулся в улыбке. — Зубило — русский ключ. Всем известно.

— Бригадир! — крикнул Венков, теряя самообладание. — Где бригадир?

По мастерской понеслось:

— Фила-а-то-ов! К председателю-ю-ю!.. Фила-а-то-о-ов!

Покручивая рыжие усы, Филатов уже шел мимо станков.

— Здравствуйте, Николай Семенович.

— Это что? — строго спросил Венков, не ответив на приветствие и сверкнув злыми глазами на мотор. — Лень ключом пользоваться?

Филатов все понял, потрогал замасленным пальцем зазубрины на гайках.

— Разве за каждым уследишь!.. Ну просто беда!.. Уж говорил, говорил, что нельзя гайки зубилом дотягивать… так нет… Тьфу!.. Знает, понимает, а делает… — Филатов крепко выругался.

— Снять эти гайки, поставить новые ключом. Сам проверю все гайки на всех машинах. Увижу следы зубила — заставлю переделывать за счет виновника.

— Ясно, Николай Семенович.

Идя по мастерской в сопровождении Филатова, Венков чувствовал, как на него поглядывают с опаской: «Как бы не придрался к чему?» Это было неприятно. Вместе с тем в этих взглядах выражалось невольное уважение к нему. Когда он бегло осматривал какую-нибудь деталь машины, то по тому, как глядел на нее, по каким местам гладил рукой, механизаторы понимали, что он видит самое существенное и что «его не проведешь». У него не было желания припугнуть неоправданной грубостью, а тем более несправедливо, но тот факт, что его побаивались, давал удовлетворение. Боялись-то его недобросовестные лодыри, боялись правды, которой он их бил.

Опытный глаз его отметил общий порядок, но он не сказал об этом Филатову, когда они вышли из мастерской, а, желая сгладить недавнюю горячность, простился с ним по возможности мягко:

— Прошу вас, Михаил Никонович, проследить…

— Не беспокойтесь, — с достоинством ответил Филатов. Они стояли друг против друга, жмурясь от слепящей белизны снега. Усы Филатова золотились над белыми зубами, в полуприкрытых длинными ресницами глазах бился горячий огонек. — Весной пахнет, Николай Семенович.

— Мочеными яблоками так и несет. — Венков с шумом втянул в себя холодный воздух, при этом ноздри его вздрагивали и раздувались.

— Похудели вы, Николай Семенович. Глаза-то вон как подвело.

— Ничего, на весенней травке поправимся.

Отпустив бригадира, Венков пошел к амбарам посмотреть, что делается с зерном. Хотя зерно было с семенного участка, сортовое, все уже очищено от посторонних примесей, но слабо заражено пыльной головней. Перепелкин уехал в райцентр договариваться на элеваторе об обмене зерна, но, пока дело не решилось, на всякий случай приходилось рассчитывать на свои семена.

В маленькой лаборатории при складе девушка с косой калачиком на затылке и синими, грубо выкрашенными в районной парикмахерской ресницами показала Венкову результаты испытания зерна на всхожесть.