Ника

— Хорошо! Если бы не головня.

Девушка пустилась в разговор о головне, стараясь показать свои недавно приобретенные знания. Венков ответил ей поощряющей улыбкой.

На зерноскладе, как и в мастерской, ничто не вызывало особой тревоги. В мастерской обнаруживались промахи, иногда недобросовестность, нехватка запасных частей, с зерном была забота насчет обмена. Но в крайнем случае все это было еще терпимо. Хуже обстояло дело с животноводством. С осени видно было, что кормов на поголовье не хватит. С осени держали скот на уменьшенной норме кормов. Скот постепенно тощал. Снизились надои молока. К счастью, до падежа дело не доходило.

Обо всем этом невесело думал Венков, пока шел до молочной фермы. В старом коровнике было тепло от дыхания животных. Венков подходил к коровам, гладил худые бока, шерсть клочьями прилипала к пальцам. А сердце Венкова щемило: «Как уберечь скот от гибели?» Закупили шифер. Снегирев помог. Чуть потеплеет, придется соломенную крышу скармливать, а на место ее класть шифер. Не была бы только весна затяжная.

— Что приуныли? — нарочно бодрясь, спросил Венков доярок.

— Да чего ж тут веселого-то? Сами видите.

— Жалость берет, как на коров посмотришь.

— Понимаю вас. До весны дотянуть, а там будем умнее.

Он рассказывает о весенних планах, о том, как скосят зеленую рожь, посеянную на корм.

— А около фермы все засеем сахарной свеклой. Семена достали в Воронежской области. Вам придется за ней поухаживать. Свекла — хороший корм. И хлеба соберем больше против прошлого. Сено на волжском острове выкосим, я уже договорился с лесхозом. Все будет хорошо.

Все это он говорил, осматривая каждый угол, не пропуская ничего.

— Почему навоз сегодня не вывозят?

— Сани сломались.

— А почему не чинят?

— Тракторист поехал за кузнецом и за плотником.

— Хм! — Венков покачал головой. — На тракторе за кузнецом. — И про себя добавил: «Дурья голова».

На свиноферме с кормом было немного лучше, потому что в конце лета школьники насобирали в лесу дубовых желудей.

Свиноматки были не жирны, но не истощены, а подсвинки и поросята так и совсем хороши. Топот копыт по полу и довольное похрюкивание разносились по всему помещению. Недавно отвезли на мясокомбинат полсотни откормленных свиней, сдали первым сортом.

Почесав свинью под лопаткой, подержав визгливого поросенка, Венков пожелал женщинам здоровья и поспешил на лесопилку. Шла разделка бревен. Под сверкающий диск рабочие подводили конец бревна, слегка налегая на него. Раздавался визг, скоро переходивший в вой, и от бревна отрезался горбыль. Белея свежей древесиной, лежали стопкой доски и брусья. От досок, от опилок, сыпавшихся желтым снегом, пахло хвойным лесом. Это напомнило Венкову о севере, откуда приплыл по Волге лес, о связях безвестной Усовки со многими уголками страны. Эти связи, обычно незамечаемые, сейчас представились Венкову зримыми до физической ощутимости. Воображение уносило его в города и поселки, откуда идут в Усовку машины и товары и где едят усовский хлеб и мясо, и в этом круговороте он как бы со стороны увидел себя.

Не все хорошо было в колхозе, но и не все плохо. Одни дела шли лучше, другие хуже, а в целом все двигалось, не стояло на месте. И от сознания этого веселело настроение Венкова.

33

В воскресенье Алексей бродил с кинокамерой по окрестностям Усовки. Хотелось ему заснять уходящую зиму. Забрел он в лесок над обрывом Волги, где любил бывать летом и осенью. Семья берез дремала, осыпанная инеем. Под ними стоял голубоватый сумрак, а белые стволы казались полупрозрачными, почти невидимыми на фоне снега.

Алексей стоял и думал о том, что, если бы его воля, его власть, он не позволил бы топору когда-нибудь коснуться этих берез; пусть умрут своей смертью.

Приглушенные краски зимней рощи навевали на него настроение тихой грусти, которая не печалит, а скорее радует, рождая в душе светлое, чистое чувство. Алексея радовало каждое дуновение ветерка, каждый шорох, и сердце его на все отзывалось горячо. С увлечением снимая кадр за кадром, он представлял себе, как в свое время покажет это усовцам и они удивятся, что живут среди такой прекрасной природы. А может, не удивятся, не почувствуют, не увидят красоты в том, чем восторгается он?

Возвращаясь домой, он шел мимо дома, в котором жил учитель Шахов, занимающийся живописью, и вспомнил, что еще неделю назад он обещал комсомольцам поговорить с учителем, не возьмется ли тот руководить рисовальным кружком в клубе.

На стук в дверь вышла жена учителя, узнала Алексея и пригласила в комнату.

— Мне Ивана Герасимовича.

— Сейчас позову.

— Если он занят, так я могу в другой раз… а то в воскресенье, да без предупреждения…

— Ничего. — Выскочив в сенцы, женщина крикнула: — Ваня-я! К тебе пришли. Проходите же в комнату, — опять пригласила она Алексея.