Ника

Смутно в памяти оживало лицо этой женщины. Было ей лет пятьдесят, щеки уже в морщинах, но глаза молоды и тверды. Эти глаза были знакомы Венкову, но он не мог вспомнить ни фамилию, ни имя женщины.

— Я слушаю, — повторил он.

— Была я у вас в сентябре. Дочь моя, Ленка, уехала без спросу.

— А-а! — Венков сразу вспомнил историю с дояркой, не вышедшей на работу и втихомолку уехавшей из Усовки. Обозлились тогда все на Ленку. Четырнадцать коров, закрепленных за ней, бросила. Пока их поделили между доярками, сколько шуму, недовольства было. Вот тогда и увидел Венков эту женщину. Она плакала, а доярки поносили ее вместе с дочерью. Тогда она уверяла, что Ленка поехала за покупками и скоро вернется, но женщины знали больше, называя ее дочь беглянкой.

— Ну, че же, председатель. Не вернется Ленка-то, че уж! Дайте ей справку для паспорта.

— Как же я дам справку, если она сама уехала. Если бы она попросила справку…

— Да ведь не дали бы.

— А может, дали бы. А теперь пусть выкручивается как знает.

— Да ведь… — Женщина вдруг расплакалась. — Да ведь из-за Степки она, из-за парня. Любовь промеж их была. Его в армию взяли. Три года она ждала его. А он отслужил и завербовался на завод, в Новосибирск. Позвал ее в письме, она и махнула. Временно, на три месяца прописали ее… — Размазав рукой слезы по лицу и вытерев нос концом головного платка, женщина, выплакавшись, немного успокоилась. — Расписаться со Степаном, как с мужем, хотела, ну, паспорта нет, не расписывают. И проживать без паспорта нельзя.

— Пусть вернется в Усовку, посмотрит в глаза колхозникам, пусть у них попросит справку. — Николай Семенович встал, давая этим понять, что разговор окончен, но женщина и не собиралась уходить. Достав из-за пазухи платок и развернув его, она положила на стол бумажки.

— Вот… с работы Степана, с завода пишут вам, просят уважить. И еще от доктора… Ведь она обрюхатела, Ленка-то. И как ей без паспорта?

Женщина смотрела на Венкова уже не плачущими, а горящими в отчаянии глазами и не говорила, а кричала.

Венков прочитал бумажки, положил их себе в блокнот, смягчаясь, сказал:

— Ладно, дадим справку. Завтра получите у секретаря.

— Я после работы, вечерком зайду. Можно?

— Когда хотите.

Дойдя до порога, женщина обернулась:

— Правда, дадите справку?

— Я же сказал. Что вы, на базаре, что ли!

После ухода женщины Николай Семенович стал разбирать свою постель, потом завел будильник.

— Выспаться бы! Завтра опять вставать ни свет ни заря.

Алексей тоже укладывался спать и думал о незнакомой Ленке, о ее матери, о своем отце. Запросто мог отец изломать судьбу девушки. Никто не заставил бы дать справку, из города ее попросили бы, и, кроме Усовки, ей деваться некуда. Поехал бы с ней сюда Степан или отказался бы?

19

Николай Семенович привык давать распоряжения бригадирам вечером, чтобы они знали, что надо делать завтра, и могли с утра приступать к работе. Иногда бригадиры приходили все разом, но это показалось Венкову неразумным: пока говорит с одним, другие ждут. И он старался под вечер повстречаться с каждым бригадиром и, как говорили в колхозе, «дать наряд».

Когда он увидел в правлении поджидавшую его Анну Семеновну, то немало удивился и с тревогой спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Пришла на ферму, а свинарки меня в оборот взяли, — начала рассказывать Анна Семеновна.

— Что такое?

— Опорос вот-вот начнется, дела прибавится, а рук мало. Некоторые сутки проработали, подсменки нет. Дайте людей, хотя бы двух-трех…

— У вас есть кто на примете… кто сейчас не выходит на работу?

— Есть. Филатова, например.

— От моего имени скажите ей, пусть выйдет на время опороса.

— Ладно. А зоотехник скоро приедет?

— Что ему долго задерживаться? Собрать холостяцкое имущество. Как говорится, паспорт на извозчика, багаж в карман. А вы что, без зоотехника не обойдетесь?

— Обойдемся, не первый раз.

Ушла заведующая свинофермой, дверь в кабинет распахнул Варнаков, пропуская вперед себя Перепелкину. Едва усевшись, Варнаков приступил к делу.

— Вот Валентина Михайловна привела меня к вам.

Перепелкина грустно улыбалась одними глазами, увеличенными толстыми очками.

Венков смотрел выжидательно, не догадываясь, что от него хотят директор школы и председатель сельсовета.

— Дров осталось на неделю, — подчеркнуто тревожным тоном произнесла Перепелкина. — В морозы печки жрали — не напасешься.

— Дрова у нас есть, оплачены, лежат в лесхозе, — уточнил Варнаков, вытирая платком глубокие залысины на лбу с прилипшими мокрыми волосками. — Не успели вывезти — дожди хлынули, потом мороз ударил, гололед.

— Так дрова-то в лесу, сырые? — спросил Венков, разглядывая растерянное лицо Варнакова и грустное Перепелкиной.

— Дрова дубовые, сухие, как сахар. — Варнаков даже прищелкнул пальцем. — Ну, надо вывезти, а без помощи колхоза я ничего не сделаю.

— Нам бы только их во двор получить, а распилим и расколем силами учеников старших классов. — С необыкновенной, не присущей для Перепелкиной поспешностью заговорила она, направив на Венкова круглые очки, за которыми застыли выпученные глаза.

«Как у глубоководной рыбы», — подумал Венков, рассеянно слушая ее.