Никакой власти. Теория и практика анархизма

Во многих случаях анархистки выдвигали те же аргументы против доминирования мужчин, что и их сестры, не относящие себя к анархисткам. Будучи сторонницами свободной любви, они отвергали брак как легализованную проституцию и боролись за права на собственное тело и собственных детей. Будучи официально заклейменными как «истерички», они выступали за ликвидацию специальных психиатрических больниц, построенных с целью излечения их от «нравственного безумия». Будучи источником вдохновения для мужчин, они отвергали тягостные стенания своих поклонников, равно как и их непрошеную защиту. Будучи женами, они восставали против заточения в собственном доме. Будучи натурами творческими, они боролись за право получать образование и заниматься видами производственной деятельности, безосновательно считающимися мужскими. Будучи работницами, они отвергали дискриминационные режимы, при которых женщины подвергаются навязчивым процедурам обыска, досмотра интимных частей тела и систематическим домогательствам со стороны полицейских. Будучи обнищавшими труженицами, они критиковали карательные системы правосудия, которые приговаривали женщин к тюремному заключению за проституцию. Будучи теми, кто вынашивает детей, они игнорировали законы, ограничивающие их возможности контролировать собственную репродуктивную функцию. Будучи потенциальными матерями, они высоко ценили уникальные и особые способности женщин по выкармливанию детей и уходу за ними. Будучи антимилитаристами, они воспринимали традиционалистские призывы к материнству как идеологический маневр, призванный превратить женщин в машины для непрерывной поставки пушечного мяса.

Во время суфражистских кампаний анархистки часто с восхищением писали о протестующих. Они приветствовали смелость их действий, демонстративное неповиновение в виде голодовок, стойкость активисток, которые терпели наказания (как санкционированные, так и незаконные) во имя общего дела. Создавалось впечатление, что суфражистское движение размыло границы между политическим и прямым действием, которые отделяли анархистов от остальных партийно-политических акторов и привели к их исключению из Второго интернационала. Между тем анархистки утверждали, что стратегическая логика суфражистской кампании знаменует собой разделение путей анархистов и неанархистов: для анархистов принцип прямого действия занимал центральное место.

Объясняя анархистскую позицию, Вольтарина де Клер утверждала, что любые коллективные эксперименты подразумевают прямое действие и что прямое действие обычно представляет собой спонтанную реакцию на несправедливость или угнетение. Квакеры, отказывающиеся носить оружие, члены профсоюзов, добивающиеся забастовками повышения зарплаты и улучшения условий труда, женщины, бойкотирующие розничные магазины, чтобы добиться снижения цен, арендаторы, отказывающиеся платить за жилье, чтобы проверить на прочность власть домовладельцев, активисты, убивающие сторонников рабства, — все они были вовлечены в этот процесс. На этом основании к ним относились и феминистки, которые срывали светские мероприятия с целью пропаганды всеобщего избирательного права. При этом, по утверждению де Клер, суфражистки отделяли прагматичность от принципиальности, и она относила их к сторонникам прямых действий, но только при благоприятных условиях. Как и большинство других сторонников прямых действий, суфражистки взвешивали аргументы за и против прямых и непрямых действий и делали выбор в пользу последних, если в конкретных обстоятельствах они представлялись более эффективными. Анархисты же были непреклонными сторонниками прямых действий, то есть истинными сторонниками любых действий, исключающих дозволение и санкцию свыше или какое-либо представительство. Это подразумевало полный отказ от непрямых или политических действий, то есть от вовлечения в установленные иерархии власти. Отвечая критикам, которые отождествляли прямые действия со взрывами и физическим насилием, де Клер утверждала, что прямое действие — это не просто метод, а полноценный подход к политике, характерный для анархистов:

«Прямые действия могут представлять собой крайние формы насилия, а могут быть такими же мирными, как журчание вод Силоамского родника236. Я имею в виду, что истинные непротивленцы могут верить только в прямые действия, но никогда в политические, поскольку в основе всех политических действий лежит применение силы. Даже творя добро, государство в конечном счете полагается на дубинку, пушку или тюрьму, чтобы с их помощью довести дело до конца»237.