Нихон сёки. Анналы Японии

Само понятие юнива (др.-яп. юнипа) исследователь, отвергая традиционное прочтение, предлагает, в соответствии со значениями иероглифов, понимать как слово синсинся, «толкователь богов». Таким образом доказывается, что древняя обрядовая песня возникла вместе с особым повествованием, толкующим темные речения богов, отсюда, как полагает Масимо, различия в глаголах, обозначающих исполнение песни — «спел», «сложил», «произнес». Затем эта песня фиксировалась вместе с толкованием, а также именем исполнителя и обстоятельствами возникновения песни (имя божества, место получения его речений и проч.)[41].

В цитируемой статье Масимо ограничивается постулированием вышеизложенных положений, однако очевидно, что его схема, кроме того, объясняет возникновение и структуру так называемых ута-моногатари, «песенных повествований» классической литературы эпохи Хэйан, таких, в частности, как «Исэ-моногатари» и «Ямато-моногатари».

Все же, надо думать, к периоду составления мифологических памятников, были и другие категории песен, которые, в соответствии с теорией Кооноси и Цутихаси Ютака, попали в сюжет на рабочем этапе составления летописей, при этом в некоторых песнях, вероятно, ряд слов был изменен, в некоторых, при том же тексте, под влиянием сюжета изменился вкладываемый смысл. Некоторые же песни, по всей вероятности, уже были авторскими, квазилитературными,

Примечательной особенностью «Нихон сёки», отсутствующей в «Кодзики», считаются песни, сложенные «людьми того времени», и Даже в отдельных случаях «стихотворцами того времени», а также так называемые «песни детей» (до:ё:, ваза-ута, кит. тунъяо). В таких песнях исследователи обычно усматривают речения богов, вселяющихся в детей, или политические аллегории с критикой или одобрением правителя, как это имело место в Китае, откуда заимствованы эти жанры (конкретные объяснения к текстам песен см. в комментариях).

Таковы, в самом общем виде, существующие интерпретации роли и функции песен в «Нихон сёки», хотя за рамками настоящего предисловия оказывается еще множество проблем и теорий.

«Нихон сёки» и проблемы становления ранней литературы.

По принятому до недавнего времени обыкновению, литературность как таковая обычно рассматривалась лишь применительно к «Кодзики», которое считалось произведением наиболее этнографически чистым, мифо-поэтическим, отражающим древнейшие пласты культуры. «Нихон сёки» же, как говорилось выше, трактовалось как памятник исторический, идеологический, политический, к тому же написанный по-китайски, и исследователи-филологи, как правило, обращались преимущественно к песням, лишь в них находя поэтическое слово, и лишь из них черпали материал по истории древней словесности, толкуя песню в сочетании с непосредственно примыкающим к ней повествованием.

Однако представляется, что «Нихон сёки» — текст несравненно более богатый и широкий, чем «Кодзики», созданный с гораздо большей степенью свободы; его создатели, быть может, ввиду обширности объема произведения, действовали и в более обширном пространстве культуры. В первой части предисловия были изложены некоторые теории, объясняющие функциональную заданность и религиозно-идеологические задачи обоих памятников; при всем разбросе подходов очевидно, что «Нихон сёки» не совпадает полностью ни с одним из них, и все гипотезы, вместе взятые, также не объясняют всей сложности и богатства этого памятника, который по традиции считается противоречивым.

Автора, которому как переводчику довелось непосредственно прикоснуться к текстам и «Кодзики», и «Нихон сёки», при переводе последнего не покидало ощущение смелой и масштабной экспериментальности этого текста, — казалось, интерес его создателей распространяется на все обозримые формы жизни и культуры. Их труд был несомненно соотнесен с идеологическими задачами (какими бы ни были эти задачи, их существование чувствуется вполне определенно), но эта соотнесенность то и дело сменяется отступлениями, лирическими и не только, в которых очевиден главный вектор труда составителей — освоить этот мир, в котором одновременно происходит строительство государства, оформление имеющихся культов и создание новых, усвоение иностранных типов духовно-практической деятельности, войны и бунты, распространение рисосеяния и ремесел, — словом, мир, пришедший в движение, то и дело рождающий новые формы. В сущности, по времени, этому же миру соответствует и «Кодзики» — разница в восемь лет несущественна, и в «Кодзики» отчасти говорится о том же: разделение Неба-Земли, боги, первоимператоры, учреждение культов богам, учреждение двора, привезенные зарубежными послами китайские книги, приезд ремесленников и мастеров и т. д., однако же мир «Кодзики» напоминает воронку, а «Нихон сёки», скорее, кажется неким испытательным стендом, экспериментальным полем культуры.