Нихон сёки. Анналы Японии

До сих пор говорилось о мифологическом аспекте проблемы, однако, на наш взгляд, в «Нихон сёки» чрезвычайно сильна и другая линия, условно назовем ее дискурсивно-теоретической, и эта линия связана, с одной стороны, с теологическими построениями авторов памятника, обретших письменность и в рамках новой задачи размышляющих об устройстве мира, а с другой — эти авторы, оказавшись в поле китайской культуры и прежде всего китайских письменных памятников, взяли на себя задачу освоения новых жанров, находящихся уже в сфере письменной, теоретической культуры. Эти жанры, представляющие сферы мыследеятельности уже в большой мере дифференцированного мира, в Китае уже так или иначе разделялись на натурфилософские, исторические, литературные, поэтологические и прочие течения или учения, и в данном случае не так уж важно, в какой степени это разделение было осознанным и сформулированным. «Нихон сёки» же, как представляется, стало своего рода практикумом многих из этих направлений, своего рода письменным первопрецедентом, породившим впоследствии расчлененные, специфицированные жанры. Векторы, заданные в «Нихон сёки», оказались потом развиты в разных направлениях, в том числе летописные хроники, поэтические сборники, антологии, поэтические турниры ута-авасэ, ранние песенно-повествовательные ута-моногатари, поэтологические каноны, лингвистические труды и пр.

Скажем вкратце об этих, «экспериментальных» сторонах памятника.

Для авторов, как представляется, характерно пристальное внимание и неравнодушие к слову как таковому. В этом их интересе, разумеется, сплелось несколько мотивов — и восприятие слова как действенной магической субстанции, содержащей «душу слова», котодама, и отношение к имени как к мифу, и, наконец, думается, не последнюю роль сыграло и становящееся восприятие слова как эстетической категории.

В сущности, как и во многих других мифологиях, акт творения мира оказывается непосредственно связан со словом. В основной версии «Нихон сёки» Изанаки и Изанами на острове Оногоро-сима, образовавшемся в космическом океане, обходят вокруг Священного Столпа Середины Страны и обмениваются магическими формулами, в результате чего рождаются острова, боги, горы, реки и пр. Когда женщина заговаривает первой, рождаются негодные дети, когда первым формулу произносит мужчина, все идет правильно. Речь и рот как источник рождения, разновидность космической утробы присутствуют и в мифе о рождении детей между Аматэрасу и Сусаново, которые сначала произносят клятву-обет (укэпи, укэи), потом кладут в рот и жуют магический предмет, принадлежащий партнеру (воспроизведение полового акта), после чего рождаются божества-дети.

В одной из версий Изанаки рождает детей в одиночку, но тоже начинает с речи, с формулы: «„Хочу я породить чудесное дитя, которое будет править Обиталищем“, — и взял в левую руку зеркало из белой меди, [зеркало же] превратилось в божество».

В одной из версий мифа «Нихон сёки» о сокрытии Аматэрасу в Небесной пещере мотивом ее выхода оттуда тоже становится слово: «Путотама-но микото, дальнему предку обито Ими-бэ, было поручено все это взять и возвестить широкие и крепкие славословия-моления.

И тогда богиня Солнца, услышав их, рекла: „Хоть часто люди возносят ко мне словеса, но таких великолепных речей я еще не слыхала“, — так рекла и, чуть-чуть дверь приоткрыв, наружу выглянула». В основном тексте мифа словом же предотвращается опасность возвращения богини в пещеру — «и тогда бог Накатоми и бог Имибэ огородили [вход в пещеру] священным вервием сирикумэ-нава. И сказали: „Больше сюда не возвращайся“, — так сказали».

Слово, речь безусловный признак жизни, живого существа. Так, в девятой версии мифа о смерти Изанами, приведенной в «Нихон сёки», после смерти Изанами, Изанаки отправляется к месту ее временного захоронения (могари) для встречи с ней, «и она вышла к нему как живая и разговаривала с ним». Речь здесь выступает главной характеристикой живого, способного к жизнедеятельности существа.

Аналогично, в другом фрагменте текста Таками-мусупи объявляет, что землю надо подготовить для схождения туда божественного внука Ниниги-но микото, а потому необходимо послать на землю богов для усмирения земных духов, так как «в Срединной Стране Тростниковых Равнин корни скал, пни деревьев, листья травы все еще часто речи ведут».

Между непосредственными речами богов и текстами людей, обращенными к богам, находится жанр высказываний, ритмизованных и лишенных ритмической организации, которые произносят одержимые божеством оракулы или люди, устами которых пожелало говорить божество. К этим жанрам могут быть отнесены как песни, чаще всего Приписываемые детям (китайский жанр песенок-пророчеств тунъяо), так и песни, сложенные «людьми того времени» и пр.