Нихон сёки. Анналы Японии

В этом разряде особенно примечателен и, пожалуй, даже уникален для обоих летописей следующий текст из 5-го свитка «Нихон сёки», весьма напоминающий глоссолалию. Один из подданных обращается к наследнику престола с таким рассказом: «Среди моих детей есть один ребенок. И вот он сам по себе сказал такие слова: „Драгоценный камень, что погрузился в жемчужные водоросли. Подлинное прекрасное зеркало, что ритуалами чтят люди Идумо. Прекрасный бог, мощи полный, хозяин донного сокровища, священного сокровища. Душа священная, скрывшаяся в воде гор и рек, прекрасный сокрывшийся бог, хозяин донного сокровища, священного сокровища“, — так сказал ребенок. Однако не детские это речи. Уж не говорит ли кто его устами?»

Речь в этом отрывке идет о сокровищах, хранившихся в храме Идзумо и конфискованных центральной властью. Правитель, узнав об этих словах, воспринял их как речение божества и распорядился, чтобы были возобновлены обряды служения Великому богу Идзумо. А следующий император возвратил сокровища храму.

Текст этот в наиболее ранних свитках памятника написан отдельным столбцом, выделен как песня или стихи, однако строение этого фрагмента не позволяет его отнести ни к японской песне, ни к китайским стихам. Скорее, на основании затемненности смысла, чередования назывных конструкций его можно отнести как раз к тем текстам, которые рождаются в состоянии транса, своего рода глоссолалиям вокруг определенной темы, которые продуцируются в состоянии одержимости. И если допустить, что такого рода тексты становятся исходным сырьем для последующего становления песенных фольклорных жанров, то можно считать, что авторы «Нихон сёки» в самом деле решили представить имеющуюся в их распоряжении литературную историю, начиная с ее обозримого начала.

Немалое место в «Нихон сёки» занимает произнесение всякого Рода клише, в частности, котоагэ, «поднятие слов», обращенных к божествам, укэи (др.-яп. укэпи), своего рода обетов-гаданий, провозглашаемых перед началом какого-либо действия, по результатам которого можно будет судить о воле богов, посылающих свои знаки в ответ на укэи, и др. Эти типы словесного творчества достаточно изучены и складывались, вероятно, под китайским влиянием. В текст включены также заговоры и порчи, например, в сюжете о двух братьях, Отроке Горной Удачи и Отроке Морской Удачи. Морской царь говорит младшему брату перед расставанием: когда будешь старшему крючок отдавать, «такое заговорное слово скажи — источник бедности, начало голода, корень мучений — так скажи, а уж потом отдавай». В других версиях этого сюжета формулы видоизменены — «крючок бедности, крючок гибели, крючок дряхления» или: «большой крючок, падающий крючок, нищий крючок, глупый крючок».

Понятно назначение, но не вполне понятно содержание других видов словесной магии, отраженных в Свитке третьем, повествующем о Дзимму: «А в день, когда государь впервые начал Небесные деяния, Мити-но оми-но микото, дальний предок рода Опо-томо, привел людей рода Опо-кумэ и, получив тайное наставление государя, изгнал дух бедствий посредством благой соэ-ута, намекающей песни [фэн, китайский жанр иносказательной лирики. — Л.Е.], и сакасима-гото, слов наоборот. Отсюда и началось использование слов наоборот» (см. также комм. 364).

Люди Опо-кумэ — племя воинов, охранявших ранних властителей Японии, и, скорее всего, их «намекающие песни» были для императора чем-то вроде оберега. Распространенное же среди японских комментаторов толкование «слов, [произнесенных] наоборот» как разновидности секретного языка (чтобы противникам не было понятно, о чем речь), кажется не вполне удовлетворительной, — может быть, это как раз доступный зловредным обитателям потустороннего мира способ речи (в ином мире многие явления этого проходят процесс инверсии, выворачивания наизнанку, оказываются устроены задом наперед и пр.). Стоит здесь учесть также, что в данном сюжете происходит изгнание духа бедствий перед вступлением на престол, и никаких реальных врагов или боевых действий в тексте далее не предвидится, — напротив, Дзимму уже совершил все возможные подвиги, вскоре взошел на престол и, по тексту, ему оставалось только раздать награды и сказать с чувством полного удовлетворения: «Души моих царственных предков, с Неба слетев, освещают мое тело и помогают мне. Всех врагов я уже усмирил, и недра морские не причиняют беспокойства». То есть обе принятые меры — и соэ-ута, и сакасима-гото были лишь чисто словесными приемами из разряда охранительной магии.