Нихон сёки. Анналы Японии

Происхождение и смысл макура-котоба «сора миту Ямато» как «Ямато, которое видно с неба» толкуется в вышеприводившейся цитате из свитка о правителе Дзимму, где говорится, что Ниги-паяпи-но микото спускался на землю на Каменном Корабле Неба и обозревал ее, отсюда и его речение (в настоящее время есть совершенно иные этимологии этого макура-котоба). «Где дует ветер богов» — постоянный эпитет к топониму Исэ — также упоминается в «Нихон сёки» не только в песнях, но в речи Аматэрасу, которая говорит: «эта страна Исэ, где дует ветер богов, — страна, куда возвращаются волны из Токоё, Вечной Страны, тяжелые волны. Страна отдаленная [от Ямато] и прекрасная. Здесь я желаю пребывать», обосновывая этими словами новое местоположение храма, а также возникновение макура-котоба.

К ранним пробам классификации и интерпретации песенных текстов в «Нихон сёки» относятся, надо думать, многочисленные пометы к песням, способам их исполнения, смыслу и достоинствам. Выпишем некоторые из них:

Классификационные пояснения: «Все эти песни именуются песнями Кумэ. Наименованы они так по [родовому] названию людей, которые их пели». «Это песня Кумэ. Сейчас при Музыкальной палате, исполняя эту песню, руками двигают то размашисто, то понемногу, голос при этом то громкий, то тихий. Этот обычай идет из древности». «Эти песни именуются песнями тоски по родине». «Эти песни, которыми они обменялись, именуются агэута». А также в тексте встречаются такие определения, как «печальные песни», «мирные песни», «песни во славу государевой добродетели», «песня, чтобы подбодрить сердца воинов», «[песни]-славословия» и др.

Пояснения по характеру исполнения: «Отсюда пошло обыкновение — когда Кумэ поют свои песни, они после этого громко смеются». «Допели, стали бить себя по губам, смотрели в небо и смеялись».

Пояснения по возможному смыслу: «Все эти песни были спеты со скрытым смыслом, не просто — что в голову придет». «Смысл этой песни в том, что большой камень уподобляется холму Куними-но вока».

В сущности, многие из фрагментов «Нихон сёки», содержащие обмены песнями или песни, приписанные одному и тому же лицу, в жанровом отношении весьма напоминают ута-моногатари хэйанских времен, такие, например, как «Исэ-моногатари» и «Ямато-моногатари». Во многих случаях, особенно в свитках не самых последних, но уже несколько отстоящих от «эпохи богов», ряд фрагментов читается как законченные эпизоды жанра ута-моногатари. Таких примеров можно было бы привести несколько, ограничимся одним:

«Ямато-такэру-но микото из страны Пидаками-но куни отправился в обратный путь, прошел по суше в юго-западную сторону, дошел страны Капи-но куни и остановился во дворце Сакавори-но мия. Разжег светильник и сел там за трапезу. В ту ночь спросил он своих приближенных [словами] песни:

Сколько ночей провел я [в пути],
Нипибари
И Цукуба пройдя? —

так спел. Однако никто из его приближенных ему не ответил.

А был среди них человек, который держал светильник. Подхватив окончание песни принца, он в продолжение сложил:

Наложились сутки друг на друга —
Ночей — девять ночей,
Дней — десять дней, —

так сказал. Владыка похвалил его и щедро наградил».

Этот фрагмент определенно помещен в повествование ради самого этого сюжета, то есть ради сугубо литературных целей. Примерно в том же виде он присутствует и в «Кодзики», однако там концовка иная — «похвалил его государь за песню и назначил куни-но миятуко в Адума». Сюжет таким образом оказывается преданием об учреждении в данной местности рода куни-но миятуко, в то время как в «Нихон сёки» он несет по преимуществу литературную нагрузку.

Собственно говоря, и в «Кодзики», и в «Нихон сёки» обнаруживается сходство ряда фрагментов с жанром ута-моногатари — особенно если учитывать главным образом 3-й свиток «Кодзики». «Нихон сёки», пожалуй, отличается большим богатством и разнообразием структур таких повествовании, многообразны также оказываются сюжетные функции и возможности песни в нарративе, но эта тема, безусловно, заслуживает отдельного и подробного рассмотрения.

Скажем вкратце о нарративных особенностях памятника.

Выше уже говорилось о возможных путях развития повествовательной традиции из разъяснений религиозного специалиста, толкующего людям затемненный смысл речей богов, вложенных в уста жрецов и оракулов. Такого рода разъяснения вместе с текстами могли передаваться в устной традиции, претерпевая соответствующие изменения. Возможен и другой путь — складывание повествования в момент фиксации песни, комбинирование песни с повествованием, непосредственно к ней не относящимся и т. д. Здесь хотелось бы сказать о другом — о повествовательности, не связанной с песней как таковой, об элементах построения прозы, которые, как представляется, можно усмотреть в тексте «Нихон сёки».