Никита Никуда (СИ)

Он стал подниматься. Казалось существенно важным, не дать ей уйти. Но лягушка, оглянувшись на него через плечо, как не могут оглядываться лягушки, бросилась в воду. Только круги от нее на воде, разбегающиеся концентрически.

Он уронил голову на песок, так и не сумев подняться. Да и незачем, наверное, было теперь. Штабс-капитан и кавалер офицерского Георгия был готов разрыдаться. Словно нечто жизненно важное упустил. Словно все метания и мучения напрасны. А ведь даже не помнил, как она попала к нему в карман, когда он во рву лежал.

Смерть есть всего лишь вертикальное приложение к горизонтальному. А превратившись в полную очевидность - не так безобразна. Он подтянул ремень кобуры, упавшей поодаль. Страшно не будет. Немного стыдно и всё. А скорбь по поводу смерти - значительно преувеличена сквозь линзы слёз.

Он не помнил, сколько так пролежал, не пытаясь понять, то ль уснул, то ли опять умер. Мир, вероятно, померк, или это в башке сумрачно? Что-то шумит в ушах. Правым глазом ничего не вижу. Что это сыро мне, солоно? Вода набежала? Слезы хлынули?

- Слезы. И платье на мне мокро. И волосы. Не утерпела. Не дождалась, пока высохнут.

- Катя...

- Прости, что замешкалась. Пока соберешь себя по косточкам. Покуда ткань нарастет. Пока эта ткань кожей оденется. Прости.

- Мы ведь прощались уже.

- А теперь, здравствуй.

- Мне сказали, что ты утонула.

- Лодочка опрокинулась.

- Ты же плаваешь...

- Я и выплыла.

- А потом?

- В другой раз мосточек подо мной обломился.

- Ты ведь легонькая.

- Я и выбралась. Вышла на берег по воде.

- Был и третий раз?

- Оскользнулась с крутого берега. Тут уж и выбираться не стала. Видно, судьба.

- А потом?

- Обернулась лягушкой. Подземными токами к могилке твоей прибило. Я и забралась к тебе в карман.

- Да полно, верно ли, что жива?

- Разве я могу солдату солгать? - сказала Катя, не сводя с него глубоких, голубых, пристальных.

Он оборонил свой солдатский жетон, который Катя сейчас рассматривала. Солдаты его ему подарили. Тогда, в 14-ом, он еще поручиком был.

На берег высыпали любопытные лягушки. Вдоль края воды крался карась. Рыбий немой восторг распирал его глаз, обращенный к берегу. Он подмигнул штабс-капитану выпученным глазом, и тут же нырнул. Какой-то пес, водолаз и ньюфаундленд, его спугнул. Вдали бродил по воде Водопляс. Резвились русалки, синие от синхронного плавания.

- Как же ты так, как же...

- Ты же звал меня.

- Я звал тебя Катей, а ты царевной пришла.

- Здесь все царевны, кто не отчаялся ждать.

Кожа, оставшаяся от ее прошлого воплощения, была брошена на берегу.

- Как там в сказке о царевне-лягушке Иванушка с кожей ее поступил? Бросил в огонь?

- Не надо ее в огонь. Мы из нее лодку надуем.

Она хлопнула в ладоши, подскочившие тут же лягушки бросились лодочку надувать. Уключин в бортах не оказалось, вставить весла было некуда. Штабс-капитан связал их между собой, получилось одно, двухлопастное.

Лодка чуть шелохнулась, когда он, вслед за Катей в нее ступил. Доверчиво и без опаски, хотя выглядел этот чудо-челн утло.

Он оттолкнулся веслом от берега. Лодку подхватила волна, она закачалась плавно и поплыла. Берег медленно удалялся, вода покачивала. Ветер повеивал осторожно, словно на чашку чаю дул.

Вода была столь прозрачна, чиста, что видна была лежащая на дне русалка, а рядом с ней - кто-то еще. Красивая. Подплывали караси, пили воду с лица. Утлая любовная лодка стояла как раз над ней.

- Кто это с ней?

- Телеграфист.

С телеграфистом он был лишь визуально знаком. Знал, что звался он - Александр Олеандрович. Что увлекался покером и других увлекал. И хотя отражение в воде искажалось, благодаря игре света и волн, черты его были отчетливы.

Показалось или послышалось пение.

- Хорошо лежать на дне,

Где с тобою мы одне...

- Брось весло, - сказала Катя. - Здесь невидимое глазу течение. Оно само, куда надо, нас вынесет.

Они плыли далее, отдавшись течению, вдоль кисельного берега, вдоль зеленого, вдоль берега, слоновой кости белей. Когда плыли вдоль скалистого берега, а высоко над ними навис утес, что-то упало сверху прямо штабс-капитану в карман. Но он тут же забыл про это, зачарованный видением града небесного, заметив сначала его отраженье в воде.

Отраженье переходило в реальный город, стоявший на берегу, как будто постепенно выбирался на сушу град сей. И не понятно было, земной ли город отражался водой, подводный ли - берегом, и оба они имели подобие в небе.

Лодка причалила. Они сошли.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Лошадь, вопреки увереньям ментов, дорогу не знала. Из-за чего у нее постоянно возникали трения с псом. Считается, что лошадь - животное более рассудительное и всегда, куда надо, выведет, поэтому в выборе направления мы положились на нее, и в итоге, вместо того, чтобы въехать в Манду после полудня, проблуждали два дня. То есть шесть или восемь раз спустя, если мерить время Маринкой.