Болеть не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, если честно, но я нашла в себе силы собраться, даже вспомнила о том, что уронила сумку где-то по дороге и потащилась ее искать, с трудом переставляя ноги. Дышать становилось все труднее, из носа уже просто текло и в груди болело. Я определенно простыла и понимала это прекрасно. Нашла сумку, дрожащими руками забросила ее на плечо, сумев проделать это незамысловатое движение с третьей попытки. Проверила деньги. Вздохнула облегченно, когда отыскала остатки своих сбережений в кармашке сумки и потащилась в общежитие. О том, чтобы отправиться в таком состоянии на занятия не могло быть и речи.
Уже в комнате, уронив сумку, которая стала вдруг непомерно тяжелой, прямо на пол у порога, я вспомнила, что у Камиллы где-то была жаропонижающая настойка.
Идти в душ не было никакого желания. Мне казалось, что сил на то, чтобы раздеться, дотащиться до конца коридора, попросту не хватит. Но дрожь становилась все сильнее. Мне было холодно и горячая вода — единственное в данном случае мое спасение. А потому, с трудом стянув с себя мокрое и изрядно изгаженное землей и травой платье, я залпом осушила пузырек с лекарством, чувствуя как огненная волна потекла по пищеводу и попала прямиком в желудок, чтобы окончательно там сгинуть. Хорошо еще, что Камилла любит аккуратность и следит за тем, чтобы все ее вещи всегда стояли на своих местах, удивительное качество для аристократки, как по мне, но в моей сегодняшней ситуации, — просто бесценное, потому что рыться в ее вещах в поисках настойки не было ни желания, ни сил.
Потом я все же нашла в себе силы доползти до душа. Мыться не стала, просто постояла какое-то время под струями горячей воды, пытаясь расслабиться и хоть немножко согреться. А когда стала понимать, что вот сейчас рухну, прямо на этот самом месте, аккурат на покрытый блестящими серыми плитками пол душевой, выползла из-под горячих струй и потащилась в комнату.
Даже вытираться не стала, потому что сил не было. Тело слушалось все хуже и хуже. Видимо, настойка была со снотворным эффектом, потому что, вдобавок ко всему глаза слипались сами собой. Или у меня уже началась лихорадка? Если так, то…
Додумать не успела — рухнула в кровать и, успев натянуть на себя одеяло, провалилась в тревожное, темное и липкое беспамятство.
Спала я плохо. То просыпалась, задыхаясь и чувствуя, как бешено стучит в груди сердце, то снова засыпала. И снилось… что-то темное, неприятное… липкое… Было жарко, а в следующее мгновение кожа покрывалась мелкими колючими мурашками, и я начинала дрожать.
Просыпалась долго, трудно, неприятное забытье никак не желало выпускать меня из своих липких лапок. Голова была тяжелой, все тело покрылось холодным неприятным потом, глаза горели огнем, а в груди словно поселился кто-то маленький и колючий.
Простуда.
Эта мысль пронеслась в голове, словно приговор и я застонала, откинулась на подушку и закрыла глаза.
Только этого мне не хватало. И даже чудодейственная настойка Камиллы не смогла помочь.
— Проклятие! — с трудом села. Поморщилась, когда поняла, что кровать подо мной промокла, простыни неприятно прилипали к телу, холодили кожу, вызывая отвратительное чувство гадливости. А еще слабость. И звон в ушах. Полный набор всех признаков болезни.
Разлепила глаза и чуть отклонилась в сторону, пытаясь рассмотреть время на магических часиках Камиллы. Вечер. Я проспала весь день, но отдохнувшей себе совсем не чувствовала.
И что делать?
Хотелось заползти обратно под одеяло и снова уснуть, в надежде, что проснусь уже здоровой. Глянула на смятые простыни и скривилась. Нет, не вариант. Постель надо перестелить, а мне не мешало бы добраться до лазарета и попросить какую-нибудь микстуру. А еще тренировка.
Последняя мысль отозвалась болью в висках и кислым привкусом во рту. От мысли, что мне придется встать, одеться, выйти в холодный осенний вечер стало и совсем уж тоскливо. К тому же… видеть Лемма не хотелось. Вот как-то совсем. Воспоминания о некрасивой сцене в столовой и о признании, что я сделала потом, вызывали изжогу и желание заползти под кровать и не высовываться оттуда следующие несколько лет.
И только упрямство подсказывало, что это не выход. Мне надо сделать все возможное, чтобы остаться в академии, получить диплом, устроиться в жизни.
— Ну все, Айрин, — прохрипела я в тишину комнаты. — Хватит сидеть здесь и страдать. В конце концов, ты не нежная барышня и общественное мнение ничего для тебя не значит. Так что, давай, отрывай свой тощий зад от кровати и топай на полигон. А еще молись, чтобы после твоих неосторожных слов, Леммард Брокк не отказался тебя тренировать. Потому что, для тебя эти его вечерние издевательства много значат, а вот сам Лемм вполне может обойтись без них.